Только однажды возникла такая возможность, хотя непосредственно перед этим я подавил в себе желание двинуть Снегирева в челюсть.
Получилось так, что с Галкой мы попали как-то к общим друзьям. В большую комнату набилось десятка два людей, разных по возрасту, внешности и манерам. Надрывалась радиола, танцевали пары, в углу на низком столике стояли бутылки и поднос с бутербродами. В коридоре целовались, на кухне читали стихи, а мы с Галкой с любопытством разглядывали этот бедлам.
В разгар вечеринки в комнату ворвался длинноволосый парень в полосатых брюках и красной кофте.
— Вадик! — закричали девчонки. — Вадик!
Парня я узнал. Это был Вадим Курилов, один из ведущих актеров нашего театра, любимец публики.
Вадим подошел к радиоле, снял пластинку с диска и поставил ту, что принес с собой.
Остановились пары, и, когда все смолкли, он опустил адаптер на черный пластиночный круг.
В наступившей тишине послышался стук. Вадим повернул регулятор громкости вправо, и в комнате забухали глухие удары. Звук ударял в уши, ослабевал, прерывался и снова рвался из динамика радиолы. Мы не знали, что означает этот стук, но было в нем нечто тревожащее душу, непонятное смятение охватило меня, и я видел, как застыли лица захваченных врасплох людей.
Мельком взглянув на Вадима, я обнаружил на его лице ухмылку.
Неровный стук прекратился. Щелкнул автомат, остановив движение диска. Я приподнял адаптер, снял диск пластинки и в синем кругу ее прочитал: «Апрелевский завод. Долгоиграющая 33 об/м. ВТУ VXII 231—60 33 ИД—8378. 2-я сторона. Большая медицинская энциклопедия № 26. Митральные пороки сердца (Оконч.)»
«Вот именно, «оконч.», — успел подумать я. Вадим вырвал пластинку из моих рук и нарочито по-театральному прочитал написанное в синем круге.
Мгновение все молчали, не зная, как к этому отнестись.
— Вот так… Так оно бьется, черти… А теперь пляшите!
Он сунул пластинку с синим кругом под мышку, поставил другую, бросил на нее адаптер и вышел из комнаты.
Снегирев придвинулся ко мне боком и спросил, поводя глазами к двери, за которой скрылся Вадим:
— Силен, бродяга! Ну и как тебе эта хохма?
Вот тогда и захотелось мне двинуть Снегирева в челюсть, только никто бы меня не понял, и потом я успел заглянуть журналисту в глаза — и не поверил. Стало ясно, что он «работал» на меня и ждал, как откликнусь на «хохму». Только зачем это понадобилось ему? Я пожал плечами и повернулся к Галке, о чем-то спросившей меня тогда…
Уже позднее я узнал, что у Снегирева большая семья, трое или четверо детей. Мне рассказывали ребята, которые обращались к нему за помощью по разным вопросам, что Снегирев хватался за каждую чужую болячку, обивал пороги начальства до тех пор, пока не добивался справедливости и не выручал попавшего в беду рыбака. Он успевал взять обязательный материал для газеты, писать в каждом номере о проблемах промысла, присутствовать на всевозможных совещаниях и бегать по квартирным делам какого-нибудь рефмашиниста или тралмастера, усмирять излишне ревнивого рыбака, убеждать сурового главного капитана, чтобы тот простил какого-нибудь непутевого штурманца.