Да, далеко не однозначным человеком был Николай Снегирев. А историей с пластинкой, как он мне потом объяснил, пытался разобраться во мне, он коллекцию собирал нестандартных типов… Так и сказал мне об этом… Каков гусь! Сейчас Снегирев придвинул к нашему столу пятый стул и, влюбленно поглядывая на Ваську, говорил, захлебываясь от восторга:
— Силен, бродяга! Полшарика отмотал! А заходы какие… Будем давать его очерки в газете. «Глазами советского моряка»!
— Брось, Коля, — лениво сказал Мокичев, — я лишь фамилию поставил. А писал-то ведь ты по моим байкам…
— Литературная обработка — в порядке вещей… — сказал Снегирев, но я заметил, как он при этом смутился.
— С твоими связями среди моряков да журналистским опытом давно бы книгу написал про нашего брата, — сказал Васька. — А ты все «обработка да обработка»… Лексикон заштатного рыбмастера, а не «медведицы пера».
Снегирев вздрогнул, прикрыл глаза и вновь заулыбался.
— Эх, старик… В каждом газетчике есть этот комплекс — все мы мечтаем о литературе, о собственной книге, а изо дня в день даем в газету информации на сорок строк. А книга так и остается ненаписанной.
Он повернулся ко мне.
— Вы с Патагонского шельфа вернулись или из Африки?
— Из тюрьмы, — ответил я.
Снегирев оглядел всех и понял, что я не шучу.
— Постой, постой, — медленно начал он, — как же я не узнал… Ведь вы тот самый Игорь Волков?
— Тот самый…
— Волосы, — сказал Снегирев, — седые волосы… Простите меня, Волков…
И тут принялся за дело оркестр.
Снегирев поднялся.
— К сожалению, эта сенсация не для нашей газеты, — деланно улыбнулся и стал прежним Снегиревым. — Но мы еще поговорим с вами, капитан Волков… Может быть, эта тема для большой вещи, которую давно задумал… А сейчас я временно покину вас, здесь кавалеров избыток. И каких кавалеров!
Он поклонился Галке и направился в дальний угол зала.
— Как думаешь начинать жизнь? — вполголоса спросил меня Мокичев. — Пойдем покурим, что ли…
Я понял, что он хочет поговорить со мной о деле, и поднялся из-за стола.
Мы прошли через вестибюль и стали у колонны, подперли ее плечами, закурили.
— Отошел или нет еще? — участливо спросил Мокичев, и в эту минуту я поверил в его искренность.
— Отхожу, — ответил я.
Участие участием, но мне не хотелось ворошить старое, а Васька ни о чем таком не спросил.
— Давай к нам, старик, — сказал Мокичев, — в нашу контору. Меня выдвигают в замы главного капитана, поддержу… А работа у нас — сам знаешь. Не промысел, ведь туда тебе сейчас и не нужно, поди, и так по людям стосковался. На перегоне, понимаешь, все веселей, смена обстановки частая. Виза-то у тебя будет?