Несколько минут все молчали. Решевский отвернулся, и, искоса поглядывая на него, Рябов не смог ничего увидеть на лице дублера.
Наконец вернулся на мостик радист и молча протянул капитану листок.
«Волков Игорь Васильевич», — прочитал Рябов.
«Нет! — мысленно закричал он. — Только не Волков… Нет!»
Рябов скомкал листок в кулаке, сквозь зубы выругался. Тяжелым взглядом обвел он лица удивленно смотревших на него помощников и криво усмехнулся.
— Недолго фрайер веселился, — обращаясь в пространство, сказал капитан и дернул щекой, исказив лицо в зловещей гримасе.
Никто не понял смысла этой фразы…
Кроме Решевского.
Отец мой, профессор Решевский, был пристрастен к живописи импрессионистов и научил меня понимать их картины. Он раскрыл мне тайну музыкального мазка «впечатлительных», и эта привязанность к Моне, Сислею, Ренуару осталась навсегда со мной.
И потому был тронут предупредительностью Галки, когда уже в море открыл чемодан и среди белых рубашек обнаружил пластинку с симфонией Хиндемита «Художник Матисс». О композиторе этом я только слыхал, музыкальное воспитание мое пришлось на во всех отношениях строгие годы, и Хиндемит тогда надежно зачислялся вместе с Шёнбергом в «проклятые» авангардисты.
Мне тут же захотелось проиграть симфонию, и я отправился в салон команды, там стоит у нас радиола. Но аппаратура, увы, не действовала, сожгли мотор или что там еще покурочили во внутрях, когда гоняли в предотходные дни пластинки. Подался я к радистам, у них должен был быть проигрыватель, но оказалось, что вся их система трансляции рассчитана на магнитофонную пленку. Я знал, что есть радиола в каюте помполита, но идти к нему с такой просьбой не хотелось, и предпочел расстаться с припрятанной ко Дню рыбака бутылкой «Еревана», отдал ее электромеханику за его обещание починить злополучный мотор.
Коньяк «светило» наш употребил незамедлительно, а механизм чинил недели две. К этому времени мы пересекли Атлантику по диагонали, покрутились в высоких широтах, а потом примчались вот сюда, где уже вел поиск корабль из Гдыни «Дальмор».
С поляками у нас самый тесный контакт в океане. Обмениваемся промысловой информацией, даем друг другу советы, иногда ездим в гости. И конечно, в тихое время суток ведем неторопливые беседы по «Кораблю». Ведь разведчики работают вне группы, и своим «толковищем за жизнь» мы никому не мешаем.
Вечером, на вахте третьего штурмана, когда Рябов ушел уже спать, я связался с «Дальмором». К аппарату подошел мой тезка и давнишний знакомый Станислав Рымашевский, начальник производства на «Дальморе».