Рябов ненавидел Волкова. Это чувство возникло однажды, когда Игорь мимоходом оказал Рябову поддержку добрым советом и сделал это так естественно и просто, будто и не придав случаю никакого значения.
И вот все слилось воедино… Сейчас Рябов не видел больше иного выхода. И когда он думал, что с судном все обойдется, то мысленно скрежетал зубами: Волков своим появлением отнял у него возможность лихо, по-рябовски, подвести черту.
Волков снова стал поперек пути Рябова… Будь он проклят вместе со своей готовностью помогать всем и вся! Конечно, Рябов отдавал должное поступку капитана «Рязани», но ему, капитану Рябову, от этого вовсе не легче. Теперь у него будет так, как у любого смертного. Расследование, рапорты, допросы, суд… Нет, суда Рябов не боялся, он вообще не знал страха. И если страх и приходил к Рябову, то был особого рода: не опуститься бы до уровня средних людей. Это для них существовали следователи и судьи. Его, Рябова, мог судить только он сам.
И потому, когда вдруг выяснилось, что «Лебедь» ранен смертельно и никакие меры не могут его спасти, Рябову стало вдруг легче…
Оказалось, что его траулер получил еще одну пробоину, в районе грузового трюма, сразу за машинным отделением. Обломок айсберга, пробивший борт, застрял в дыре и закупорил ее. Это счастливое обстоятельство отдалило гибель судна, но предотвратить ее совсем не сумело. Когда «Рязань» принялась осушать затопленную машину, нарушилось равновесие судна, ледяной обломок освободился и всплыл по левому борту, открыв воде путь в трюм.
Рябов приказал команде оставить траулер.
Он толково распоряжался спасательной операцией, принял все меры к тому, чтоб не погубить больше ни единого человека, позаботился о передаче на «Рязань» судовых документов и небольшого количества иностранной валюты, находившейся в кассе. Рябов успел занести в судовой журнал подробные причины катастрофы, не забыл присовокупить, что вся вина за аварию лежит на нем, капитане, что его помощники и вся команда проявили во время борьбы за спасение судна настоящую выдержку и высокое мужество, расписался, проставил координаты и дату.
Мелькнула у Рябова мысль написать записку жене. Но кривая усмешка тронула его губы, и капитан подумал: «А какой жене? Писать же обеим — времени нет».
И тут же заставил себя забыть обо всем, что осталось на берегу.
Когда Рябов убедился, что весь экипаж покинул судно, он встал у открытого окна рубки так, чтоб не видеть лежащую поодаль в дрейфе «Рязань» и впал в особого рода состояние, когда он был еще жив, но ничто больше не задевало, не трогало его чувств.