Цепь была замкнута…
Телефонист, сменивший Гайдая, от неожиданности вздрогнул. Наушники захрипели:
— Удар, я — Глаза. Удар, я — Глаза… Нахожусь… Координаты… Дайте огня…
Ермошев бросился к орудию.
Батальоны Устинова поднялись в атаку.
Через полчаса комдив развернул карту и обвел красным кружком крестик, обозначавший церковь.
Наташа уже давно покинула свою воронку и разыскивала дивизионный КП. Комдива она увидела посреди поля, на небольшом холме. Два тела распластались на холме. Кулак одного судорожно сжимал конец провода. Длинные, оттянутые носки второго упирались в другой конец. Один — широкоплечий, короткий; другой — худощавый, напряженно вытянутый во всю длину стройного тела. Неразлучные Каряги! Они лежали неподвижно, облитые запекшейся кровью, с белыми, бескровными лицами. Их гимнастерки были прострелены во многих местах. Они крепко держали один другого, словно завещая тем, кто остался жить и воевать, великое содружество боя.
Генерал, обнажив голову, опустился на колени.
* * *
Наташа положила на свежую могилу хвойный венок и бросила последний взгляд на торопливо сделанную надпись:
«Топорок и Гайдай, два друга, пали смертью героев».
Кладбище уходило в сторону от большака.
Стоял мягкий осенний день. Теплый ветер поднимал блестящую паутину бабьего лета, ласкал щеки. Хотелось лечь на траву, растянуться, подставить ветру усталое тело.
Но знала Наташа: даже здесь, на кладбище, этот покой лишь на минуту. Скоро загремит залп. Снова начнется движение.
А все-таки она придет когда-нибудь — не минутная, а прочная тишина первого дня после конца войны… Может быть, потому, что Наташа устала, ей хотелось сейчас, чтобы день этот был совершенно тихим. Чтобы стало слышно, про что поют птицы и о чем молчат полевые цветы.
Только ни Топорок, ни Гайдай этого не услышат…
Наташа переходила от могилы к могиле. «Сентябрь 1943 года», стояло на деревянных дощечках. На одной из дощечек было написано: «Лев Абрамович Гольдин, майор, военный корреспондент, пал смертью храбрых в бою за…».
Наташа вздрогнула и остановилась… Значит, и он… славный большеглазый Гольдин!
А диссертация о Шевченко? Уже никогда не придется ему ни писать, ни думать…
Взрыв. Впереди застонала, заныла земля. Оборвалась короткая тишина. Впереди загудело. В грохот врезался многоголосый крик:
— А-а-а!..
Началась атака.
Весь день на КП приводили пленных. Только вечером Наташа вышла из блиндажа. Вспомнилась далекая ленинградская ночь, ночь перед отъездом на север.
…Ширь Марсова поля. Братское кладбище. Могилы героев гражданской войны. Имена на камне. Хочется проникнуть в судьбы всех людей, спрятанных за этими камнями. Вверху, на буром граните, высечены слова. Сергей тянется вверх и читает вслух: «Они не жертвы, а избранники. Не сожаления, а зависти они достойны…» От этой надписи не уйти…