Они лежали втроем, прижавшись друг к другу, притаившись, замерев в ожидании.
Небо светлело.
«А мама, должно быть, сегодня всю ночь не спала, — подумала Наташа. — Нет уж у нее, наверно, ни одной невыплаканной слезы. Хоть бы знала она, что все это не напрасно».
Наташа вырвала из блокнота листок и написала:
«Секретарю первичной организации ВКП(б) дивизиона. Прошу принять меня в ряды ВКП(б). Мы не покинули орудие. Если нам не уйти отсюда, все равно вы найдете нас. Считайте, что я умирала членом партии.
Член ВЛКСМ, старший сержант Крайнова».
Подумав, она добавила: «А все-таки кажется мне, что еше поживу». И она прочла все это вслух.
Ермошев молча взял у нее карандаш и бумагу, что-то написал на листке и, не читая вслух, вложил в левый карман гимнастерки.
— Как думаешь, командир, а моя примут? — робко спросил Юсупов.
Небо очистилось. Стало светло и тихо. Отдельные елочки, возвышаясь над молодой зарослью, уходили в высокое небо, поддерживая его своими узенькими плечами.
В восьмом часу тишину нарушили орудийные выстрелы и протяжный крик с той стороны, куда вчера отошли наши войска. Мимо ельника, справа и слева, бежали немцы.
— Вот теперь можно себя обнаружить, — сказал Ермошев. Он вскинул ручной пулемет и приказал: — Гранаты!
Через несколько минут в тяжелый топот вмешалась русская речь.
Пробежала группа бойцов.
— Место как будто то, — говорил один голос.
— Здесь они и были, товарищ капитан, — отвечал другой.
Ермошев раздвинул ветки и вышел из ельника. К ельнику подходили новый комбат, Топорок и Борис Лапта.
— Товарищ капитан, орудие невредимо. — Ермошев обернулся к Лапте: — Да вы с завтраком! Вот это совсем хорошо!
Через пятнадцать минут к ельнику подвезли снаряды.
— Расчет, к орудию! — снова командовал Ермошев обычным своим глуховатым голосом.
* * *
Дивизию вывели из боя и поставили на отдых. В обед привезли почту.
Есть у солдата в бою отзывчивый, умный друг — узкий листок армейской газеты. Трудная это работа — быть армейским газетчиком. Каждый день приходится газетчику «смирять себя». Хочется написать рассказ или очерк. Сжатые столбцы небольшого листка имеют свои законы: нельзя много говорить об одном, нужно успеть рассказать обо всех.
Все разведчики батареи и многие огневики нашли свои имена в газете. Несколько строк написано бы по и о Наташе. Фамилия офицера, первым ворвавшегося в село, не указывалась.
…Наташа смотрела на бойцов, читавших армейскую газету — листок о себе — раньше писем и центральных газет. За листком вставала худощавая фигура капитана Гольдина, который пишет обо всех и о котором некому писать.