Мистер Гарри Липтон целыми часами объяснял ей гнусавым голосом, почему необходимо убить мэра Мельбурна, при этом изо рта у него несло луком и спиртным перегаром, что мэр города начал представляться Мартине прекраснейшим принцем, о котором она грезила по ночам. Голос своего отца она возненавидела довольно рано и столь же сильно, как и будивший ее иногда среди ночи голос осла Беттиса, доносившийся периодически из соседствующего с домом заведения матушки Розалины, когда там на известных классических спектаклях собирались представители высшего света Мельбурна. Но отвратительнее всего ей было видеть мать, вкалывающую по десять часов в день за какие-то жалкие гроши, необходимые семье, чтобы выжить — заработки мистера Гарри Липтона были столь незначительны, что надеяться на них не стоило — тем более, что он, как правило, оставлял их в весьма специфических заведениях. Вид матери, полу сгорбленной и ослепшей от своей работы, пробуждал в Мартине острую ненависть к бедности, а заодно — и ко всем беднякам, тогда как отец, продолжавший заниматься ее воспитанием, описывал буржуазный институт семьи и брака как типичный пример рабства, принуждения и насилия над человеческой личностью.
— Брак — это грабеж, — горланил он, сидя на кровати девочки и сверля ее круглыми, похожими на ботиночные кнопки, глазенками, шевеля тараканьими усами. — Брак, дорогая доченька, есть форма частной собственности, несовместимая со свободой человека; принуждать брачным договором женщину быть собственностью только одного мужчины — это настоящий феодализм; в наше время, в начале девяностых годов двадцатого столетия — это несусветная дикость, это настоящее варварство!
Поэтому Мартина очень рано начала мечтать о браке и частной собственности, а когда мистер Гарри Липтон перешел к религии, объясняя единственной дочери несуществование Бога и высказывая все свои соображения о Пресвятой Деве, она начала исправно каждое воскресенье посещать церковь.
Пока миссис Липтон вкалывала за столом, на три четверти ослепнув от своей тяжелой монотонной работы, мистер Липтон продолжал взахлеб разглагольствовать о праве женщины целиком и полностью распоряжаться собой, поглаживая бородку и пышные усы, вздыхая, зажав в руке сделанную из спички зубочистку, задумчиво глядя в пустоту, мечтая о чем-то, что в конечном итоге оказывалось не чем иным, как бутылка «Джонни Уокера» или, на худой конец, «Метаксы».
Мать Мартины работала так много с тех пор, как ее муж ушел с должности топографа, чтобы всецело отдаться делу Бакунина и Кропоткина. Произведения миссис Липтон знали и ценили обитательницы всех заведений Кавалерийского переулка. Маленькая Марта с раннего детства выполняла мелкие поручения проституток, слушала, как они обсуждают между собой достоинства или недостатки тех или иных сутенеров, требования клиентов, подчас — очень даже замысловатые; все это казалось ей не чем иным, как обычными разговорами профессионалов, и вид девицы, спокойно поджидающей клиента возле бара или стоянки такси, казался ей всегда гораздо менее вульгарным и оскорбительным, чем вид матери, трудящейся за жалкие крохи.