Впрочем, Мартине никогда не удавалось разглядеть в сексуальном поведении людей критерии добра и зла. Она никогда не думала, что человеческая нравственность находится на этом уровне. Изображение фаллосов, которые она видела на стенах предместья с самого юного возраста, всегда казались ей куда менее похабными, чем так называемые поля славных битв, порнография заключалась, по ее мнению, не в описании того, что люди хорошо умеют делать своими сфинктерами, а в политическом экстремизме, чьи шалости бывают куда более опасными; требования, предъявляемые клиентом проститутке, были сама невинность в сравнении с садизмом полицейских из соседнего участка; бесстыдство чувств казались мелочью рядом с бесстыдством идей мистера Гарри Липтона, а сексуальные извращения — розовой библиотекой, если сравнивать их с извращениями идейных маньяков, идущих в своей одержимости до самого конца; словом, по мнению Мартины, человечество гораздо легче пятнало свою честь головой, нежели задом.
Нравственность не уживалась с удовольствием. Проституток уводили в тюрьму и осматривали, а ученые мужи, пытавшиеся подменить сифилис или СПИД генетическим отравлением, также передающимся по наследству, вызывали восторг у поборников добродетели. Мартина никогда не была склонна к философским размышлениям, и еще меньше — к политике, однако после того, как на одном из атоллов неподалеку от австралийского побережья была взорвана какая-то новая бомба она послала в парламент скандальное письмо, в котором извращения науки сравнивала с извращениями чувств и требовала, чтобы ученых — создателей подобных вещей — ставили на специальный учет, регулярно подвергая медицинскому освидетельствованию, а проституция мозга, так же, как и прочая, строжайшим образом регламентировалась и контролировалась. Уже повзрослев, Мартина часто с мягкой улыбкой вспоминала заведение мамаши Розалины, где порок еще не был так страшен и не претендовал на то, чтобы разрушать все и вся. Извращенцы, регулярно приходившие туда, грезили лишь о том, чтобы разрушить только свое собственное тело: находясь в нескольких минутах от прирученного небытия, они не боялись с наступлением ночи появляться на темной аллее, чтобы в очередной раз переступить порог публичного дома.
Итак, воспитанием Мартины всецело занимался ее отец, и когда ей исполнилось восемь лет, он заставлял свою единственную дочь наизусть заучивать небольшие отрывки из «Основ анархии». Вскоре Марта декламировала призывы к перемене существующих порядков так же, как другие дети в ее возрасте рассказывают о Белоснежке и семи гномах или о Микки-Маусе. Мистер Липтон с неподдельным удовольствием слушал, время от времени кивая головой в знак одобрения, и затягивался сигаретой, едкий и удушливый запах которой вызывал у маленькой девочки жуткую тошноту.