Незаметно погода прояснилась. Дождик перестал моросить, ветер успокоился, а в облаках даже появились просветы, сквозь которые пробивались солнечные лучи.
Альмен встал и огляделся. За то время, пока он был погружен в чтение, на пляже появились первые гостиничные постояльцы. Многие повернули свои плетеные кресла навстречу скупым солнечным лучам, а не так, как сделал Альмен, сидевший к ним спиной. Дети возились в песке, несколько столиков пляжного бара уже были заняты.
Русская речь доносилась из-за спины. И по звучанию не могла принадлежать человеку лет сорока. Скорее, довольно пожилому. Он обстоятельно и не спеша рассказывал кому-то о былых временах.
Альмен прислушался. В речи проскакивали воинские звания и такие словосочетания, как размещение по квартирам, полевая кухня, офицерская кают-компания, караульная команда, инспекция. Старик, очевидно, рассказывал о своей службе. И скоро Альмен догадался, что тот говорит о временах, когда Красная армия реквизировала «Grand Duc», и он, будучи молодым офицером, провел здесь, по его словам, самое прекрасное время за всю войну.
Второй мужской голос был моложе. Однако он ограничивался односложными комментариями или в простых выражениях изображал восторг, удивление и изумление.
Альмен прошелся между плетеными креслами до воды. Это дало ему возможность мельком взглянуть на рассказчика. Очень бледный, настолько тучный, что занимал целиком двухместное кресло-кабинку. Он сидел в расслабленной позе, откинувшись на спинку, и сквозь полуприкрытые веки поглядывал на мужчину, пристроившегося перед ним на корточках на песке.
Второй, который слушал, был повернут к Альмену спиной, и лицо его разглядеть не удавалось. Зато он рассмотрел, что у того были жиденькие волосы темно-русого оттенка.
В пляжном баре Альмен попросил бокал шампанского. Чтобы унять сердцебиение.
Теперь он мог наблюдать за пляжным креслом-кабинкой номер тридцать два сзади. И не сводил с него глаз. Возвращаясь к своему месту, он обойдет его с другой стороны и тогда сможет поближе разглядеть слушающего.
После второго бокала шампанского сердце успокоилось – вот за что он любил этот напиток, – и к нему вернулось обычное состояние приподнятой беззаботности.
Он подписал счет и дал бармену на чай. Столько, чтобы тот получше запомнил его имя и номер, где он остановился. И не спеша поплелся к своему плетеному креслу.