— Нам надо договориться с союзниками русских… Думаю, они пойдут на контакт с нами при условии, что с нашей стороны будут гражданские лица… — Гитлер молчал. Пауза стала затягиваться. Шпееру показалось, что мысли фюрера были сейчас далеки от этого кабинета и он просто не слушал его. Молчавший до этого Борман вышел из-за спины и сделал шаг в сторону Гитлера.
— Мой фюрер! Это невозможно!.. После совещания их лидеров в Крыму, тем более, — он повернулся к Шпееру и, уже глядя ему в лицо, продолжил. — Они уже решили разделить Германию и кому, сколько достанется — пока не ясно! Я не генерал, но думаю, что львиная доля будет у русских… И притом они хотят потребовать от нас полной капитуляции.
— Я не знаю, как они там договорились, но мы пока живём в единой Германии и должны сохранять её… Я думаю, что так хочет и немецкий народ. — Шпеер почувствовал в свои словах некоторый пафос и решил продолжить в том же духе, — другого народа у нас нет и не будет и всё, что им создано надо попытаться сохранить или по крайне мере не уничтожать самим… Это и будет основой для возрождения великой Германии.
Гитлер молча перешёл к противоположной стенке кабинета. На ней висела картина Кранаха. Было изображено ритуальное убийство. Фюрер любил это полотно. Нигде и ни у кого не были так прописаны человеческие страдания и боль на лицах одних и радость от убийства, на других. Некоторое время он стоял молча, повернувшись спиной к собеседникам.
— Послушай, Альберт! — не поворачиваясь, медленно, с каким-то металлическим оттенком в голосе, произнёс Гитлер, — если война проиграна, то народ также пропадёт. Я не вижу смысла что-то сохранять для него. — Фюрер повернулся к ним лицом. — Этот народ предал меня. Остались лишь ничтожества, и они будут производить подобных себе. Так лучше самим всё уничтожить.
Сейчас Шпеер понял, что приказ на уничтожение отдан самим фюрером и теперь вряд ли что можно сделать.
— Мой фюрер!.. — Шпеер захотел сделать последнюю попытку и сказать о последствиях взрывов химических заводов, но Гитлер уже направился к выходу. Он сделал несколько шагов, остановился и, повернувшись к ним, сказал:
— А переговоры с западом, это сплошная чушь и выкиньте это из головы. Мы с вами никому там не нужны… Если у вас всё, то меня ждут…, - ещё больше сгорбившись и опустив голову, он вышел в приёмную.
— Мартин! — Шпеер впервые за долгое время назвал Бормана по имени. — Уговори фюрера не делать этого. Ты ведь прекрасно знаешь, что там у нас всегда были союзники… Все эти разговоры будут не на пустом месте. Вспомни, что и их интересы мы представляли здесь, на востоке. То, что Черчилль и Рузвельт сейчас с русскими не меняет суть их политики в будущем… Большевизм не приемлем для них органически и идеология здесь совсем ни причём.