— Ты ж вчера справлялась, — улыбнулся в бороду Авдеев. — Давно готово.
— Вчера мне не с руки было, — ответила она, не задумываясь, и ее зеленые выпуклые глаза уставились на Никифора.
Тот с ожесточением раздувал мехи, его уши порозовели. Авдеев щурился, удерживая смех.
— За дверью лежит, можешь взять.
Уля нагнулась и вытащила небольшое колесо с блестящей, как зеркало, новой шиной.
— Никифорова работа…
— Неужто твоя, Никиша?
— Его самого! Знатный мастер. Редкий жених будет!
В ответ Никифор так качнул коромысло, что длинное лезвие пламени сорвалось с углей, и не защитись Авдеев рукой, оно опалило бы ему бороду.
Уля засмеялась тонким, гортанным смешком.
— Пусть колесико пока полежит, я на обратном пути забегу, — и девушка выпорхнула из кузни.
С гиком и присвистом к кузнице подкатил на дребезжащих дрожках Сережка Репкин, бригадир.
У него жена родила в городе, и председатель одолжил ему свои дрожки проведать роженицу. Ради такого случая конюх запряг рысака Ворона, кровняка-орловца. При выезде из деревни Ворон расковался на заднюю ногу, и Сережка завернул к кузнице.
Взволнованный своим отцовством, гордый тем, что колхоз отпустил с ним лучшего рысака, Сережка говорил безумолку.
— Чувствуешь — мальчишка родился! А? Настоящий мальчишка — десять фунтов весу, четыре килограмма, как часы!..
Не заводя Ворона в станок, Авдеев взял в колени его копыто, клещами отодрал подкову и коротким острым ножом срезал стружку ногтя. Стружка, похожая на черепаховый гребень, упала ему в фартук. Защемив во рту гвозди, Авдеев стал прибивать новую подкову. Ворон стоял смирно, только порой ленивым взмахом тяжелого хвоста отгонял докучливых слепней.
Авдеев заколотил последний гвоздь в неподатливую мякоть копыта и дружески пнул коня под зад.
Ворон саднул крупом, новая подкова звонко лязгнула о передок дрожек.
— Мне его опять дадут, как за сыном поеду, — похвастался Сережка, подбирая вожжи.
— Ты наперед ко мне заверни, я рессоры подтяну, чтоб не трясло.
Сережка махнул рукой и дернул вожжи. Ворон чуть осадил на круп и с места рванул на полную рысь.
Авдеев велел Никифору потушить огонь в горне, а сам стал собирать инструменты и поковки в почерневшую от времени кожаную сумку.
— Приберись тут покуда, я за бричкой схожу. На ток поедем.
III
На базу Авдееву запрягли чалого крепыша меринка. Авдеев положил сумку в ноги, взобрался на скрипучее сиденье двуколки и цокнул языком. Крепыш неторопливо затрусил к околице. Там их нагнал Никифор и ловко, на ходу, вскарабкался на сиденье.
Выехав из деревни, они миновали заросли орешника, окружавшего деревню зеленой изгородью. Молодые орехи в бурых чехольчиках сгустками теней пятнали подкладку листьев. Порой орешник расступался, освобождая место березе, дикой яблоне, груше, дальше вглубь невеликие дубки мягко шелестели своими вощеными листьями.