— Я по уважительной причине. — Себастьян сплюнул.
От яда еще першило в горле, а желудок то и дело судорога схватывала.
Стошнило.
В королевский фонтан, поставленный еще при Болеславе Прекрасном. При мысли о том, что выворачивает Себастьяна не лишь бы куда, а в произведение искусства, внесенное в каталоги «Достопримечательностей королевства Познаньского», странным образом полегчало.
— Эк тебя-то припекло… — покачал головой Аврелий Яковлевич и перчатки из лайки снял.
Размял пальцы.
Пробежался по щекам, замер, прислушиваясь к чему-то… и Себастьян с ним вместе, хотя не услышал ничего, кроме урчания в животе. И сердце застучало, засбоило; мир перед глазами качнулся; и край мраморной чаши сам под руку скользнул.
Это ж чем его попотчевали? К большинству-то ядов Себастьян нечувствительный, случалось ему и мышьяку пробовать, и беладонны, и волчеягодника… и грибов всяких… так, обходилось расстройством одним. Тут же скрутило крепко.
Слюну гнало.
И Себастьян, поначалу пытавшийся ее сглатывать, рот открыл, позволяя слюне стекать в мутные воды… или казалось, что мутные? Аврелий Яковлевич помогать не торопился, бормотал что-то, щупал затылок; и от прикосновений его перед глазами вспыхивали зеленые мошки.
Или не перед глазами, а в воде… точно в воде… кружатся, пляшут, водят хороводы, и от того становится смешно. Себастьян руку вытянул, пытаясь огоньков поймать, а они, суетливые, сквозь пальцы проскользнули.
И Аврелий Яковлевич, которого Себастьян на подмогу позвать хотел, куда-то запропастился. Это он зря… без огоньков останется… нет, чем же этаким Себастьяна накормили-то… а еще красавицы, называется… спасут мир… огоньки — и те смеются.
А ведьмак вдруг объявился сзади; и могучие его пальцы ловко вцепились в шею…
— Аккуратней, — буркнул Себастьян, захлебываясь слюной, — не придушите ненароком…
Договорить не успел, Аврелий Яковлевич со всею своей нечеловеческой силой на шею надавил…
Себастьян только и успел, что вдохнуть.
Вода в произведении искусства оказалась затхлой… и стенки изнутри тиной поросли… скользкие… огоньки знай себе пляшут перед самыми глазами, а ведьмаковы пальцы держат крепко.
— Пей!
Себастьян стиснул зубы.
— Пей, говорю, песий сын… — Аврелий Яковлевич поднял, позволяя вдохнуть, а после вновь в фонтан макнул. — Хлебай, пока наговор держится…
Какой наговор держался, Себастьян не знал, но глоток сделал, не потому, что велено было, а огонек поймать хотел. Тот к самым губам подобрался… и в последний миг отпрянул.
Вода была кислой.
И горькой.
И в желудок ухнула, чтобы вызвать новую судорогу…