Абигайль уронила голову на плечо мужа и замерла. Ее сердце билось в груди мерно и настойчиво.
— Я солгала тебе, — прошептала она.
— Ты о чем? — Охваченный сладкой негой рассудок Уоллингфорда отказывался воспринимать слова.
— Когда сказала, что мне все равно, сколько женщин у тебя было. Так вот знай: мне не все равно. — Ее голос сорвался, она была готова расплакаться. — Я ненавижу их всех и каждую по отдельности. Мне непереносима мысль о них и о тебе, но я не могу не думать об этом. Я постоянно представляю, как ты проделываешь то же самое с другой женщиной, в другой постели. Дотрагиваешься до нее там, где дотрагивался до меня. И это разрывает мне сердце!
— Ш-ш-ш…
— Мне так больно потому, что я люблю тебя, и то, что мы делаем… вот это… — Абигайль подняла голову. — Это так дорого мне, что я не хочу делиться ни с кем другим. Я не хочу делить тебя с другой женщиной.
Что он мог ответить? Его сердце тоже болело. Болело из-за ее боли. И все утешения: «Это ничего не значит. Я никогда не любил их. И жалею о том, что делал» — прозвучат банально и неискренне.
Но Абигайль теперь была его женой и попытаться стоило.
— Поможет ли тебе, — осторожно начал Уоллингфорд, — если я скажу, что все эти женщины были в прошлом, до того, как я познакомился с тобой? Тогда настоящего меня не существовало. Все это кажется какой-то другой, не моей жизнью. Это действительно была другая жизнь.
— Наверное, твои слова немного помогли. Но представляешь, что я почувствовала, когда увидела тебя на ступенях собора с красивой маркизой после того, как ты отсутствовал несколько часов? А если я увижу в одной из лондонских гостиных одну из твоих любовниц? Вот тогда прошлое и напомнит о себе. Нет, это не другая жизнь. Это твоя жизнь. Есть женщины, которые делили с тобой постель и знали тебя такого, и мне придется каким-то образом принять это. Принять возможность того, что в один прекрасный день в твоей жизни появится кто-то еще.
Уоллингфорд крепко прижал к себе жену и начал тихонько раскачиваться из стороны в сторону.
— Абигайль, этого никогда не будет.
— Мы не разрушили проклятие. Мы их подвели.
— Это ничего не значит, — возразил Уоллингфорд со всей уверенностью, на какую только был способен.
«Мой дорогой мальчик, разве вся твоя сознательная жизнь показала, что ты способен на что-то еще?»
Подвели брата и сестру Монтеверди не они. А он. Он один. Его клятвы оказалось недостаточно.
Абигайль прильнула к мужу, уткнувшись головой в его плечо, а ее влажная кожа соприкасалась с его кожей.
— Сколько их было, скажи? Какова вероятность того, что на одном из балов я непременно встречу ту, с которой ты делил постель?