— Каждую ночь, — прошептал он, — я мечтал об этом. Каждую ночь думал о тебе. Только о тебе, моя любимая.
Абигайль отчаянно застонала, и Уоллингфорд задвигался быстрее.
— Только о тебе. О моей жене. О моей любви.
— Твоя, — выдохнула Абигайль, с готовностью приподнимая бедра навстречу движениям мужа.
— Ты, Абигайль, только ты.
Напряжение нарастало. Уоллингфорд видел это и продолжал двигаться мощно и ритмично, не жалея ни себя, ни ее. Ногти Абигайль впились в его талию, и боль от этого смешалась с растущим в низу живота наслаждением. Усилием воли Уоллингфорд оттягивал развязку.
— Ты, — произнес он снова.
Абигайль выгнулась, закричала, и он наконец-то смог позволить себе освободиться, сотрясаемый сладостными спазмами. В ушах раздался рев, и только когда, дрожа, упал на жену, он понял, что это его собственный крик.
— Добро пожаловать домой, — прерывисто прошептала Абигайль.
Уоллингфорд не мог пошевелиться. Открыл глаза и закрыл их снова. Хотел сказать, как хорошо оказаться дома, но смог произнести лишь последнее слово.
— Дома, — простонал он.
Пальцы жены пробежались по его спине, точно крылья бабочки.
— Ты похудел. Стал твердым как камень.
Уоллингфорд повернул голову, в то время как его сердце билось в унисон с сердцем жены.
— А ты, наоборот, поправилась. Стала круглее и очаровательнее. — Он пошевелился и положил руку на грудь жены.
— Ты не возражаешь?
— Возражаю? — Уоллингфорд поднял голову и заметил, что в больших глазах Абигайль плескалось беспокойство. — Возражаю? Только посмотри на себя: я оставил тебя девушкой, а теперь ты стала женщиной! Налилась и превратилась в совершенство. Ты мать моего ребенка. — Голос Уоллингфорда сорвался на последнем слове. Он осторожно вышел из жены и крепко прижал ее к себе.
Абигайль уткнулась головой в его грудь. Как же восхитительно, как роскошно было ощущать ее шелковистые волосы на своей обнаженной коже!
— Как жаль, что тебя не было здесь, когда он родился, — прошептала Абигайль. — Финн хотел уже сесть на коня и поехать разыскивать тебе в степи. Но я сказала ему… сказала ему…
— Что, любимая?
— Что у нас с тобой будет еще много времени, когда ты вернешься. Новорожденные только едят и спят. А потом, Бог даст, у нас будут еще дети.
Уоллингфорд погладил волосы жены, посеребренные лунным светом, чувствуя себя бесконечно счастливым.
— Ты в меня поверила.
— Поверила. Я знаю, какой ты сильный и настоящий. Но в те ужасные часы… — Абигайль замолчала, и Уоллингфорд стал гладить ее по спине. Шум вечеринки начал утихать. Музыканты зачехлили свои инструменты, а гости разбились на парочки и отправились в сад. Спина Абигайль поднялась, а потом опустилась под рукой Уоллингфорда. — В те ужасные часы, когда я чувствовала себя невероятно одинокой и ощущала, как толкается у меня в животе наш ребенок, я так нуждалась в тебе, что было трудно дышать… — Она вновь замолчала.