— Прошу прощения, но мне кажется, будто я заснул и проснулся в позапрошлом веке.
Олимпия похлопал себя по нагрудному карману и достал оттуда дневник в тонкой кожаной обложке.
— Нет, — сказал он, полистав страницы. — Нет, на дворе все еще 1890 год. И слава Богу, потому что у меня на сегодня назначено множество встреч, которые ужасно не хотелось бы пропустить. Так что если ты не против, Уоллингфорд, я приглашу девушку и ее семью посетить нас с визитом в конце марта, когда они вернутся в город. Думаю, лучше всего будет дать частный обед, чтобы вы смогли получше узнать друг друга. — Герцог перевернул еще две страницы дневника. — Свадьба в середине лета — что может быть лучше? Ты со мной согласен? Розы в цвету и все такое прочее…
— Вы с ума сошли?
— Напротив, нахожусь в здравом уме. И вообще мне пора. Шелмерстоун меня проводит. Не сомневаюсь, что он уже стоит наготове возле двери. И еще…
— Да? — Уоллингфорд был слишком ошеломлен, чтобы сказать больше.
— Постарайся не впутаться до тех пор ни в какую скандальную историю, хорошо? Королеве такие вещи очень не по душе. Ах да! Чуть не забыл про орхидеи.
— Орхидеи?
— Да. Про букет орхидей для мадам де ла Фонтен. Кажется, это ее любимые цветы.
Перед глазами Уоллингфорда вновь мелькнули твидовое пальто и седые волосы, и теперь он таращился на дверь спальни, словно это были врата в ад.
Что за бес вселился в старика? Раньше он крайне редко использовал в речи слово «свадьба», а сегодня говорил о невесте, розах и прочей ерунде!
Уоллингфорд посмотрел на свою руку с зажатым в ней бело-голубым фарфоровым блюдцем и заметил, что она дрожит.
Дверь спальни бесшумно распахнулась на тщательно смазанных петлях.
— Ваш бритвенный прибор готов, сэр, — церемонно произнес Шелмерстоун, и его взгляд тут же упал на коричневую лужу пролитого кофе, постепенно впитывающуюся в бесценный ковер. Схватив со столика салфетку, камердинер упал на колени и принялся промакивать отвратительные разводы, время от времени что-то расстроенно бормоча себе под нос.
Уоллингфорд поставил блюдце на столик.
— Прошу прощения, Шелмерстоун, визит его светлости поверг меня в шок.
— Чем именно, сэр? — осведомился камердинер, с трудом подавив рвущиеся наружу рыдания.
— Он говорил о свадьбе, — ответил Уоллингфорд и, чтобы внести ясность, добавил: — О моей.
В спальне повисла гнетущая тишина.
— Сэр, — только и смог вымолвить Шелмерстоун.
— Да. Ужасно печально. Он уже выбрал невесту, день и чертовы цветы. Не удивлюсь, если он уже заказал для нее платье и собственноручно расшил его жемчугом, черт бы его побрал!