Однако большинство историков с этой версией не согласны, считая, что она — одна из легенд, которыми так окружена жизнь самозванки. Но, повторяем, подлинных доказательств сообщенного нами факта не могут привести ни его утвердители, ни их оппоненты, так что каждый из нас должен отнестись к нему с собственным разумением.
Независимо от того, был ли мальчик, именно в ноябре здоровье заключенной окончательно расстроилось. Чувствуя приближение смерти, она в последний день месяца пожелала, чтобы к ней прислали священника. На вопрос: какого, она ответила — православного, ибо крещена по обряду греко-восточной церкви. Князь Голицын прислал ей священника Казанского собора, но, помня наказ Екатерины, повелел ему приложить все силы к тому, чтобы вызвать умирающую на откровенность и постараться узнать, кто она такая и почему замыслила назваться великой русской княжной.
Как видим, Екатерина и ее присные не пожелали оставить узницу наедине с Богом даже на смертном одре, но и эта, последняя, попытка ничем не увенчалась.
— Свидетельствую Богом, — сказала умирающая священнику, — что никогда я не имела намерений, которые мне приписывают, никогда сама не распространяла о себе слухов, что я дочь императрицы Елизаветы Петровны.
Так ли это — о том знают лишь небеса.
По свидетельству Мельникова-Печерского, священник не удостоил умирающую святого причастия, и это более чем странный поступок со стороны духовного пастыря. Но, может быть, он выполнял чье-то тайное приказание?
Самозванка скончалась в семь часов вечера 4 декабря 1775 года. Смерть ее российские власти решили оставить в тайне, а потому было принято решение захоронить «всклепавшую на себя имя» непосредственно в Алексеевском равелине. Что и было исполнено. Солдаты охраны вырыли могилу и опустили туда труп самозванки. Затем зарыли, не совершив при этом никаких погребальных обрядов. Как говорится, ни креста, ни короны.
Сохранились известия, что в 1826 году декабристы, сидевшие в той же камере, где за полвека до них содержалась «княжна Тараканова», нашли на стекле надпись, сделанную каким-то острым предметом: «О dio!» Предполагают, что эту надпись оставила узница в минуту душевного отчаяния.
Осталось лишь сказать о некоторых людях, что так или иначе имели отношение к самозванке.
Как сплошь и рядом бывает, самый виноватый отделывается лишь легким испугом. Именно это полностью относится к Каролю Радзивиллу. Являясь представителем высшей номенклатуры своего времени, он из всех передряг вышел сухим. Помирился с королем Польши Станиславом Понятовским, против которого еще совсем недавно бунтовал, получил прощение у Екатерины II, а вместе с ним — свои громадные поместья в Литве, на доходы от которых вел привычную разгульную жизнь.