Про работу решил сказать, что сначала мы с батей строительными работами пробавлялись, потом меня на железнодорожную станцию грузчиком взяли (это и правда было, только меня быстро уволили, всего пару месяцев проработал). Во! Скажу, что меня уволили, а латыша-земляка на мое место взяли. Это со мной тоже было, только не на товарной, а в магазине автозапчастей, только земляк был не латыш, а дагестанец. А потом, для простоты объяснения, я на складе работал. В нем стройматериалами торговали, а при нужде и ремонт можно было сделать.
И вот там я работал до Советской власти. А когда она стала – ну это я помню, с августа. В той телепередаче все про черный август толковали, вот я и запомнил. А после? Там же и работал, только хозяина уже не стало, а склад стал народным. А куда хозяин делся? Сбежал, однако.
Ну, про астигматизм я так и заверну, что в военкомат меня вызывали, но под призыв я не попал, из-за него самого, а нужно было пройти обследование у врачей. А его не произошло, война произошла вместо этого.
Но что дальше было? Ну, так как и придумал. Немцы близко к Риге подошли, местные тоже стали головы подымать и немцев ждать, а мой начальник склада решил, что нечего ему немцам доставаться трофеем. Он взял шофера, машину и двух русских, что на складе работали, меня и… ну пусть Ивана. Погрузили мы в нее свои вещички, кассу, документы и поехали.
Где мы ехали – а черт его знает, не знаток я географии, помню, что и через латвийские села ездили, и через эстонские, и через русские. Так и ехали, пока под бомбежку не попали. В дороге машина ломалась, мы ее чинили, нас милиция задерживала, выясняла, потом отпустили.
Как машина называется? Хороший вопрос, прямо на засыпку. А как ее назвать? А пусть будет «форд»! Были ж они тогда, наверняка были. Какая модель – а фиг ее знает.
Но есть опасный момент – разговор по-латышски. А в нем я ни бум-бум. А, скажу что-то по-фински. Я по нему болтать могу (ну немножко совсем, если честно). А если мы со знатоком друг друга не поймем, то скажу, что там, где я жил, диалект такой. И немцев в Риге много живет, а они всегда по-своему треплются. И русские тоже есть. И плевали мы на язык латышский.
Гнилая отмазка, но не рассказывать же, что я из будущего. И другие варианты совсем не катят. Ведь я, коль скажу, что жил где-то под Питером, что могу про жизнь рассказать? А ничего – ни цен, ни подробностей, ни за кого голосовали, ни что где находится. Пусть даже про Питер спросят: где какие старые дома стоят, это я скажу, а где что продают – уже не скажу. Потому что за семьдесят лет магазин мог десять раз поменяться – сейчас там охотничий, потом булочная, потом вообще книжный. Ну, что сейчас в Смольном – скажу. А что сейчас в Зимнем – музей или что – не знаю.