— Думаешь, дождёшься? — хохотнул жандарм.
По-русски он говорил очень хорошо, с совсем небольшим акцентом. Из фольксдойчей, наверняка.
Кевсер промолчала.
— Мы тоже хотим дождаться. Ну, говори, — какой тебе подарочек из лесу принесут?
— Ничего я вам не скажу — отрезала Кевсер.
— Что ж, на одной перекладине болтаться будете, а дом спалим, маму, папу спалим. Аллее капут.
— Только и умеете, — сорвалось у Кевсер.
Второй жандарм засмеялся и что-то быстро сказал по-немецки.
Кевсер не поняла, что, а первый, — полицаи называли его «господин фельдфебель», — прошёл к двери в девичью спальню, заглянул туда и вернулся.
Кевсер тем временем хотела засветить лампу (керосинка на подоконнике углового окна был дополнительным сигналом тревоги), но фельдфебель рывком выхватил керосиновую лампу из её рук. Затем кивком указал Кевсер на дверь спальни.
Кевсер, будто не понимая, отошла подальше к окну.
Тогда фельдфебель намотал на кулак её косу, втащил девушку в спальню, захлопнул за собой дверь и толкнул к кровати.
— Ложись.
«Лучше умру стоя», — мелькнула в сознании у Кевсер, бывшей отличницы советской школы, оборванная фраза Долорес, и она закричала:
— Сволочь фашистская! Не бывать этому.
— Раз жить не хочешь, тогда ложись. Всё равно скоро повесим.
— Ещё неизвестно, кто первым будет висеть — я или ты, гад!
Фельдфебель бросил Кевсер на кровать и стал срывать с неё платье. Но девушка изловчилась и, сколько было духу и силы, толкнула фрица в грудь ногами. Он отлетел, шарахнулся о стенку и выругался по-русски.
А Кевсер, как ошпаренная, выскочила из спальни.
Фельдфебель остался за дверью, а второй немец встретил её гоготком, но не тронул.
Кевсер перевела дыхание. Время приближалось к одиннадцати, вот-вот появится Сергей, а она не сможет выйти, сообщить о засаде. У окон сидят полицаи и не спускают глаз со двора.
«Как предупредить его?» — спрашивала себя Кевсер.
А тут ещё этот фриц… ужас какой! Никак не очухается в спальне. Видать, и желание всё пропало.
Во что бы то ни стало надо унести кувшин со стола во дворе. Время неумолимо близится…
Кевсер попросила разрешения напиться. Немец молча выслушал, что-то соображая. Потом кивнул:
— Я, вассер. Гебен зи мир.
Это Кевсер поняла; она подошла к окну и указала на кувшин, стоящий на столе посередине двора.
— Гут вассер, йа?
— Даффай, — приказал немец по-русски.
И Кевсер, не чувствуя ног и дрожа всем телом от радости, выскочила в приоткрытую дверь. Подбежала к столу, подхватила и внесла кувшин в дом, подала его немцу.
Тот жестом приказал напиться сначала ей самой.
Кевсер налила воды в кружку и выпила. Тогда и немец сделал то же.