– Ты хочешь встретиться с этой стервозой, – вечно опухшие от водки глаза Хорина, раскрылись как никогда широко, – да она же заноза в твоей заднице. Ты только ее «вырвал», что опять хочешь неприятностей.
– Ну, какие могут быть неприятности от нее, у нее уже жало вырвано, – усмехнулся реакции приятеля Сергей Иванович, доставая из принесенного дипломата две бутылки коньяка, – просто мне необходимо уточнить у нее некоторые вопросы.
– Ладно, только с одним условием, – беря спиртное, согласился опер спецчасти, – в моем кабинете не трахаться.
Он сказал это настолько серьезно, словно на самом деле верил в эту цель визита своего приятеля. Бодряков, улыбнулся, понимая, что именно этим его приятель и прирабатывает к своей зарплате, предоставляя возможность арестованным встречаться у него в кабинете со своими супругами, и использовать его широкий письменный стол не по прямому назначению. Хорин пошел на женский корпус, чтобы лично доставить Надежду Городецкую. Бодряков сел на его место, и автоматически потянул один из ящичков его стола. В подтверждение его мыслей, им было обнаружена лента презервативов, и включенный Хориным в режиме записи, видимо перед самым его уходом, магнитофон.
– Не хорошо Хорек, друзей писать, – отчетливо произнес Бодряков, и выключил записывающее устройство.
Он представил, какой облом испытает его приятель, услышав эту единственную фразу, но потом голова стала заполняться мыслями о предстоящей встрече. Почему он пришел к ней на встречу? Главное, что заставило его прийти, это мысль о том, что пятилетний Максим, мог, не смотря на слова его матери, оказаться его сыном, и он хотел еще раз убедиться, что Надежда ему не соврала. Через полчаса Хорин привел подследственную, и тут же вышел, оставив их наедине. Когда Надежда увидела Бодряков, по ее лицу пробежало удивление, но женщина легко справилась со своим состоянием, и стала невозмутимо спокойной.
– Пришел потешиться? – Как только Хорин вышел, не удержалась она от вопроса.
– Нет, – Сергей Иванович внимательно оглядел ее осунувшееся лицо, – просто хочу тебя понять.
– Ты не поймешь, – Надежда, не спрашивая разрешения, взяла со стола пачку сигарет и закурила, – ты, закомплексованный «совок», к тому же мент, привыкший жить от получки до получки. У тебя не жизнь, а сплошное табу. Ты себе даже не мог позволить завести семью. Боялся взять на себя ответственность.
– Я просто этого раньше не хотел, – перебил, задетый ее словами Бодряков.
– А сейчас бегаешь, как старый кобель, и вынюхиваешь, успел ли ты оставить на земле хоть какой-нибудь след, – не обращая внимания, на его слова продолжала Надежда, – ты моральный импотент, не способный совершить мужской поступок, принять решение.