Опять наступила пауза. Надежде Петровне было не столько жалко преданного стража, сколько обидно за его нелепую смерть. И еще она рассчитывала на то, что он сможет взять Максима на воспитание пока она будет под следствием и судом, а тем более, если не повезет и ее осудят. Она посмотрела на Сергея Ивановича, в чьих глазах было ожидание ответа, и злость на этого пустякового человека, который спутал ей все карты, захлестнула ее с головы до ног.
– Ты для Максима враг номер один, – зашипела она ему в лицо, – ты убил его отца, а мать засадил в тюрьму. Не будет у тебя ни когда своих детей.
– Так значит Эдик? – удивился Бодряков.
– Я проклинаю тот день, когда мне в голову пришла мысль задействовать тебя для освобождения Городецкого, – прорвало Надежду, которая уже ни чего не скрывала от своего врага, – ты же шел как бычок на привези, стоило только включить магнитофонную запись моего сына, и ты бросался его искать.
– Как магнитофонную запись? – растерялся Сергей Иванович.
– А ты что думал? Что ты сам на меня вышел? Наивный дурак. Это я спланировала твой выход на сцену, для того что бы использовать твои связи в СИЗО, где сидел мой муж, Городецкая распалилась на столько, что не уже обращала внимание на то, что сигарета во рту уже потухла, – и придумала, как заставить тебя работать на себя с полным КПД, не платя денег, Вот откуда твое отцовство и возникло, придурок. Разве я от того ничтожества согласилась бы иметь детей. Я предохранялась от тебя как от чумы.
– Да ты права, – кивнул головой Сергей Иванович, – зачем от такого ничтожества как я, старого кобеля, лучше от молодого сторожевого пса, от такого крутого бультерьера, все достоинство которого, кроме отсутствия извилин, заключается еще в том, что он не понимает разницы между ручкой сливного бачка унитаза и курка пистолета.
– Аукнутся тебе еще слезы моего ребенка, попомни! – Надежда, полностью уничтоженная комментарием Бодряков, встала, высказывая своим видом желание вернуться в камеру.
Вызванный Бодряковым Хорин, бегло осмотрел свой письменный стол, и удовлетворенный его неизменной чистотой, увел подследственную обратно.