Ландрекур успел уже сколько-то поспать, как вдруг его разбудили какие-то возгласы. Он не спеша встал, надел халат, взял одеяло, подушку, и в этот момент вошла Рози.
— Андре, я слышала тик… тик… тик… и так… так… так…, гул и шум колесиков, — начала было она.
— Сейчас дует ветер и это, вероятно, флюгер. Но не будем доискиваться, и ничего мне не объясняйте. Вы видите, моя дорогая, я полностью экипирован, чтобы спать у ваших ног.
— Но…
— Но, — прервал он ее, — у вас уже выработалась привычка пугаться, вот и все. Вы просто ничего не можете с этим поделать.
Рози, задетая этой холодностью, легла, не произнеся больше ни слова. Он прилег на софе, после чего она потушила свет и тихим язвительным голосом принялась перечислять:
— Привидение, гром, водосточная труба, собака, птицы, столяр, сова, крысы, мыши, флюгер, все ли я вспомнила? С меня достаточно. Даже более чем достаточно.
Ландрекур вновь заснул лишь на рассвете и проснулся, когда они уже должны были собираться в путь. Тем не менее он поостерегся будить Рози, вышел из ее комнаты на цыпочках, вошел в свою комнату, открыл настежь окна и полной грудью вдохнул воздух этого дождливого утра. Затем, совершив свой туалет, опять вернулся к окну. Султан грыз что-то посреди двора.
— Султан, Султан, — позвал он тихо. Собака посмотрела на него. — Славный пес, ты на меня смотришь, — добавил он, но Султан отвернулся, чтобы подобрать куриный скелет, только что упавший в нескольких шагах от него. Ландрекур покачал головой, закрыл окно и поднялся к Жюльетте.
Одетая в костюм, который был на ней во время путешествия, она стояла на ступеньке около слухового окна и бросала на улицу остатки обеда. Она не слышала, как подошел Ландрекур, который, приблизившись, тронул ее за руку.
— О! Это вы, — промолвила Жюльетта, — я вас не ждала.
— Куриные кости вредны собакам, — сказал он и, протянув руку, чтобы помочь спуститься, добавил: — Обопритесь.
В комнате Жюльетты стоял запах цветов и леса. Влетавший в окно ветер примешивал к нему аромат влажного луга и утреннего, осеннего тумана. Ландрекур не хотел смотреть на Жюльетту и, однако, не мог смотреть ни на что другое. Он перевел глаза на поднос, где оставалось только немного хлеба и масла.
— Это хлеб для птиц, — сказала она.
— Вы хорошо пообедали?
— Да, хорошо, и хорошо позавтракала. Вы видите, тарелки пусты, но одиночество изменяет вкус блюд.
Она легла в шезлонге, а Ландрекур, не прореагировав на жест, которым она предложила ему сесть, остался стоять рядом. Переведя дыхание, он начал:
— Надо с этим кончать, — сказал он строго.