Таким образом, положение Алекс представлялось весьма шатким — во всех смыслах этого слова.
Она не могла встать в полный рост и даже нормально сидеть — клетка была недостаточно высокой. Не могла вытянуться — оттого что та была недостаточно длинной. Алекс приходилось постоянно сидеть скорчившись, почти сжавшись в комок. Боль во всем теле вскоре сделалась невыносимой. Мускулы сводило судорогой, связки словно утратили гибкость, все органы казались заблокированными — и это не считая холода. Он сковал ее настолько, что кровообращение замедлилось. К постоянной боли добавилось онемение — невозможность пошевелить затекшими конечностями. Ей вспоминались рисунки и схемы из учебников, которые она осваивала, готовясь стать медсестрой, — атрофированные мускулы, ослабевшие связки, склерозные бляшки… Иногда ей казалось, что она отчетливо видит, как замирают все жизненные процессы у нее внутри — как будто она рентгенолог и наблюдает со стороны за собственным телом, просвеченным насквозь. Она словно раздвоилась: какая-то часть ее сознания еще оставалась здесь, запертая в клетке вместе с телом, но другая витала где-то далеко. Она опасалась, что это начало безумия, наступающего в результате чисто физиологических изменений в ее организме, вызванных, в свою очередь, тем ужасным, нечеловеческим состоянием, в котором она находилась.
Она много плакала, но наконец у нее больше не осталось слез. Она мало спала, и сон был совсем недолгим — мучительно ноющие мышцы постоянно напоминали о себе. Первые по-настоящему болезненные судороги начались прошлой ночью, и она с криком пробудилась — ее ногу буквально скрутило сверху донизу. Чтобы прекратить судорогу, Алекс принялась изо всех сил колотить ногой о доски клетки, словно надеясь их выломать. Мало-помалу боль стихла, но Алекс знала, что ее усилия тут ни при чем. Судороги могут начаться снова, так же неожиданно, как в прошлый раз. Единственным результатом ее действий было то, что клетка стала раскачиваться. Это продолжалось довольно долго, пока она вновь не вернулась в неподвижное состояние. Качка вызвала у Алекс тошноту. Потом она долгое время не могла заснуть, опасаясь новых судорог. Она пыталась контролировать каждую клеточку своего тела, но чем больше об этом думала, тем больше страдала.
В те редкие периоды, когда заснуть все же удавалось, она видела во сне, что ее бросают в тюрьму, или хоронят заживо, или топят. Если не судороги, то холод, страх и эти повторяющиеся кошмары вскоре ее будили. После того как она много часов подряд провела почти без движения, Алекс просыпалась рывком — от рефлекторных спазмов, с которыми не могла ничего поделать: мышцы словно имитировали движения, которые не имели возможности совершать на самом деле. Ее конечности непроизвольно дергались, ударяясь о доски, и она кричала от боли и ужаса.