«Машенька!»
В памяти промелькнули большие дрожащие слезинками синие глаза и русые волосы, испуганно глядевшие на него возле шахты год назад… Тонкий стилет в изящных ножнах на стройном девичьем бедре… Затем те же глаза, только мертвые и остекленевшие, волосы, рассыпавшиеся по плечам и слипшиеся от почти черной крови…
«Марена!»
Фомин почти взвыл, всей душой заново ощутив испепеляющую боль, невыносимой, ослепляющей вспышкой затмившую мозг: «Ты опять пришла за мной!!! Чего же тебе еще надо?! Разве я не расплатился с тобой сполна? Все потерял! Себя самого — погиб я из
этогомира там, на пермской заставе… Сам я погиб здесь наяву… Отца потерял… Друга единственного…»
Мысль о настоящем Шмайсере заполнила его душу звенящей ледяной пустотой. Фомин внезапно осознал то, о чем он так боялся думать в последнее время. Эту мысль всегда старательно гнал от себя, и вот она захлестнула всего его, заполнив собой каждую клеточку его сознания: «А ведь я же
расплатился…Я все отдал, включая самого себя, свою душу отдал, которую ты, Марена, терпеливо ждала и дождалась! И Маша, она ведь не зря со мной встретилась и там, в Перми, и здесь, в этом поезде… Правда, что ты едина, только лица у тебя разные! Там, у шахты, у этого адского капища Мойзеса, я встретил тебя, маленькая пугливая пичужка, что дрожала у меня в руках… Я еще не все нес тогда, уготованное тобой мне… Я был монстром, чудовищем, упырем, нежитью.
ТаМаша, Марьюшка, Марена пришла за нашими душами, но
забралатогда только настоящего Шмайсера, Федора, упокой Господи его душу…
[3]А недавно и моей души дождалась, не зря огонь для себя выбрал после разговора с Арчеговым! Выгорела там, на койке тюремной, душа моя, из тела моего выгорела, туда, в самую адскую бездну, с огнем отправилась, где Фомину Семену Федотовичу самое место! Нет Фомина больше, словно и не было!
Я другой человек, и не только по документам… Очистился я огнем, а Арчегов, желая того или нет, на самом деле мне новую душу с моей новой… жизнью дал, буквально вложил ее на выжженное место прежней, дав мне второй шанс! Теперь и ты, Марена, мне второй шанс даешь, позволив мне любить! Смерть-то, оказывается, это не только конец и небытие, но и начало, начало новой жизни…»
Словно в лихорадке, трясло его измученное и исстрадавшееся тело. Открыв мутные от боли глаза, он увидел испуганное и побелевшее лицо Маши, трясшей его за плечи:
— Сеня! Сенечка! Очнись!
— Где я?
С трудом выговаривая слова, он приходил в себя, ощущая какую-то внезапную легкость, словно сбросив неимоверной тяжести оковы, которые он таскал раньше. Даже дышать, казалось, стало легче.