Ребенку хорошо развиваться, благоденствовать: его империя развивается быстрее.
Если и коснется он слегка границ, то кажется, что они тут же до бесконечности отодвигаются.
У нас есть изображение счастливцев этого возраста: на их лицах выражение безмятежности и восторга.
Увы, отчего же все в один день должно превратиться в свою противоположность!
Даже будучи принцем, даже в глубине пещеры не ускользнешь от закона. Проклятый всемирный маятник! Во второй половине беременности все меняется: ребенок начинает расти быстрее, чем содержащее его яйцо. Он встречает стены. Он о них бьется. Вселенная захлопывается и снимает свою добычу. Где вы, солнечные дни юности, сумасшедшая легкость и свобода!
Из принца, правящего безграничной, бескрайней империей, ребенок превращается в узника.
Тюрьма! И какая тюрьма! Такая тюрьма! Такая тесная одиночная камера, что можно коснуться сразу всех стен. Потолок так низок, что невозможно разогнуть голову. Мерзкая судьба, неумолимая и непреклонная. Что же делать? Смириться.
Ребенок приноравливается, пригибает голову, старается стать меньше. Он и не знает, что растет он сам! Не может быть большего смирения, покорности, унижения; но вот тюрьма оживает и, как спрут, сжимает свою добычу. Это сжатие будет длиться целый месяц, последний месяц беременности, и мягко подготовит ребенка к заключительной буре.
Сначала маленький узник пугается. После первого испуга привыкнет. И даже полюбит. Почувствует вкус в этих ласках, этих объятиях. То, что заставляло раньше дрожать, теперь навевает томление. Когда это происходит, он дрожит от удовольствия, он покоряется, подставляет спину, нагибает голову. Потому что это пока только ласки. И однажды игра кончается.
Любимая волна превращается в ураган, подруга – в фурию. Сила, сжимающая ребенка, становится злой. Она не обнимает ребенка, а раздавливает. Игра из радостной становится злобной.
«Меня не любят больше, меня гонят! Ты любила меня, а теперь давишь, толкаешь вниз, выдавливаешь, ты жаждешь моей смерти, ты хочешь, чтобы я прыгнул в эту бездну, небытие!»
Изо всех сил ребенок противится этому. Только бы не покинуть, не выпрыгнуть… Что угодно, только не эта пустота. Но что сделаешь с этой огромной, сумасшедшей силой! Сжатые плечи, втянутая голова, сердце, готовое разорваться, ребенок – не более чем сгусток страха.
Стены сжимаются снова. Тюрьма становится тоннелем, воронкообразным тоннелем.
Этот ужас, не знающий больше границ, переходит в неистовство. Пьяный от ярости, узник бросается на приступ. Он весь – ярость. Нужно, чтобы эта стена, о которую я разбивал голову, уступила. Эта стена, жаждущая моей смерти!