— Если пущу, он убьёт и тебя. Смертные не должны лезть в разборки богов.
— Это же девушка!
— И всё же, — твёрдо проговорил явно недовольный эльф. — Мне тоже это не нравится, но…
— Ты меня поняла? — вновь шипение Стерха, вновь удар. — Дай нож.
— Возьми сам, у меня руки заняты, — насмешливо хмыкнул Михаэль.
Я поняла, что вот сейчас я точно плюну на все предостережения и брошусь предотвращать поножовщину. В этот момент, будто услышав мои мысли (или просто так всё удачно совпало), сфинкс убрал тяжеленные лапы с моих плеч и проговорил:
— Ну, вот и путь домой окончен.
Я поспешно огляделась, пытаясь понять, на кого первого бросаться и кого спасать. В паре метров справа Рем в компании с ещё парой эльфов держали периодически дёргающегося гаргулью. Чуть в отдалении на корточках сидел безучастный ко всему Зойр, рисующий на земле какие-то знаки. В паре метров слева…
Невозмутимый Михаэль, весёлый юноша с холодными глазами, с невозмутимым видом и чуть брезгливо поджатыми губами держал невысокую хрупкую шатенку; ростом она была даже ниже него. Одной рукой безжалостно вцепившись в волосы, второй — сжимая выкрученные за спину запястья. Лицо девушки больше походило на какую-то жуткую маску, на которой лишь испуганно сверкали живые человеческие глаза, а всё остальное представляло собой сплошное кровавое месиво. Перед ней, спиной ко мне, стоял Стерх, и в тот момент я сказала огромное спасибо судьбе, что мне не было видно его лицо. Он как раз вытягивал из рукава Кромма один из ножей, второй рукой придерживая девушку за подбородок.
— Стерх! — больше ничего не придумав, окликнула его я. А в следующее мгновение почувствовала, как стала всеобщим центром внимания.
— Вася! — облегчённый выдох Сержа, смешавшийся с радостным возгласом Рема "эони!" и скулящим воем незнакомой женщины. Михаэль, не двинувшийся с места, лишь улыбнулся мне и подмигнул. Стерх, дёрнувшись и выронив кинжал, стремительно развернулся. В какое-то мгновение преодолев разделявшее нас расстояние, воин так прижал меня к себе, что, кажется, хрустнули рёбра. Но я даже не пикнула, лишь крепко обняла в ответ, проглотив все укоры и возмущения, возникшие у меня при виде чудовищной картины; слишком многое я успела увидеть в то короткое мгновение, когда он уже обернулся, но ещё не осознал, что перед ним — я. Не прочитать по лицу, а почувствовать. Боль, от которой перехватывало горло, а сердце стучало с перебоями; отчаянье человека, у которого отняли всё, ради чего стоило жить, и страх, что уже поздно пытаться что-то изменить. И всё это в такой чёрной, тягуче-плотной концентрации, что мысли о сострадании или человечности попросту не хватило бы места. Вообще ничему больше не было место.