И она заметила, как он бросил оценивающий взгляд на ее пальто. Взгляд этот слегка потускнел, когда опустился ниже и остановился на ее туфлях. Она быстро сказала:
— А я и не знала, что ты умеешь играть на виолончели.
— Да ну тебя.
— Но ведь в прежние времена ты был художником?
— И художником, и музыкантом. Я и сейчас все еще работаю кистью, только больше малярной, если сказать правду. Приходится подрабатывать.
— Легко себе представить — с четырьмя-то детьми, наверно, нелегко приходится.
— Двое уже взрослые. Старший работает помощником зубного техника.
— Сколько же ему лет?
— В этом месяце будет двадцать два.
— Что?
Они уже стояли на трамвайной остановке.
— Двадцать два? Значит, ты был уже женат, когда мы познакомились. — Она звонко расхохоталась.
— Ох ты! — поперхнулся он и тоже рассмеялся. — Боюсь, я сболтнул лишнего.
— Ничего страшного, — ответила она. И в самом деле, его слова почти не задели ее. Просто ей подумалось: стало быть, тогда у него уже были жена и ребенок. Потому-то, видимо, и сбежал, и не своим именем назвался. Ибо теперь ей стало совершенно ясно, что «Казимир Тобиш» никогда не было его настоящим именем. Как же его звали, этого человека? Кем он, в сущности, был, этот человек, рядом с которым она только что шла и от которого у нее был сын, лежавший теперь в тюремной больнице… А она еще хотела их познакомить. Конечно, она могла бы и спросить, как его зовут по-настоящему, и он, вероятно, даже сказал бы ей правду, но ей было в высшей степени наплевать, как его зовут и кто он по профессии — художник, виолончелист или маляр, четверо у него детей или десяток. Во всяком случае, он был глупец и бедолага, и даже этого он не понимал. Так что ее положение в известной степени лучше.
— А вот и трамвай как раз идет, — заметил он с явным облегчением.
— Да, идет трамвай, — весело повторила она.
Но тут ее вдруг пронзило сожаление, что свидание закончилось и что Казимир Тобиш — или как его там зовут — вновь исчезнет для нее среди других безымянных, и теперь уже навсегда. Трамвай остановился, но она не вошла в него, хотя он взглядом приглашал ее это сделать. И сказала:
— Знаешь, мне бы хотелось подольше с тобой побеседовать. Не хочешь ли при случае меня навестить?
Он удивленно уставился на нее. О, он совсем не давал себе труда притвориться. В его взгляде ясно читалось: навестить? Да на кой ляд? Как женщина ты меня больше не интересуешь, и на твое шикарное пальто я не клюну. Но по-видимому, все же заметил в ее глазах сдержанный страх и поэтому вежливо ответил: «Охотно. С твоего позволения…» Она дала ему свой адрес.