Тереза стояла белая как мел. Пораженная в самое сердце, она, однако, тут же объявила, ничем не выдавая своего волнения, что не воспользуется любезностью госпожи Реган и хочет покинуть дом, если это возможно, еще до истечения полагающихся двух недель.
Ей самой было странно, что пережитое потрясение оказалось недолгим, что она уже спустя час почувствовала некоторое удовлетворение, если не настоящую радость от предстоящей перемены в ее жизни. И вскоре призналась самой себе, что отнюдь не была в этом доме так счастлива, как ей иногда хотелось верить, и в случайном разговоре с фройляйн Штайнбауэр, воспитательницей в доме друзей семьи Реган — пожилой и озлобленной старой девой, — произошедшем в эти же дни, легко дала себя убедить, что ее просто использовали и выставили на улицу и что такова судьба всех женщин их сословия. Ровная вежливость госпожи Реган казалась ей теперь смесью безволия и лживости, а самодовольная и высокомерная суть известного доктора, как она теперь поняла, всегда была противна ее душе, их сын, хотя и весьма одаренный музыкально, был умственно отсталым ребенком, обе дочери, хотя им нельзя отказать в прилежании, были весьма посредственными детьми, младшая уже слегка испорчена, а старшая не лишена коварства. И что госпожа Реган давно уже посвятила девочек в предстоящие перемены в их жизни, в этом вряд ли могут быть какие-либо сомнения. Везде ложь и вероломство.
Тереза покинула дом с горечью в сердце и поклялась себе никогда больше не ступать на его порог.
49
Следующие недели Тереза провела в Энцбахе со своим мальчиком. Деревенская жизнь успокоила ее и поначалу так пришлась ей по сердцу, что она решила покуда давать уроки детям дачников, а позже, может быть, вообще остаться жить в этом поселке. На этот раз у нее было такое чувство, что она сможет общаться с простыми и большей частью дружелюбно настроенными к ней людьми гораздо лучше, чем с горожанами, чьих детей она должна была воспитывать и которые потом выставляли ее за порог.
Среди местных жителей было несколько таких, с кем она изредка любила поговорить, и они относились к ней и ее сыну с известной приязнью. Уже давно она познакомилась с двоюродным братом фрау Лейтнер, Себастьяном Штойцером, довольно молодым человеком, который недавно овдовел. Он был привлекателен, хорошо сложен, достаточно состоятелен и подыскивал себе новую жену, которая взяла бы на себя заботы о его усадьбе и домашнем хозяйстве. Обстоятельства сложились так — не совсем случайно, конечно, — что он частенько заглядывал к Лейтнерам и своей непринужденностью с некоторой долей юмора понравился Терезе, к тому же он так трогательно неуклюже возился с ее малышом. Его растущая симпатия к Терезе была для всех очевидна. Фрау Лейтнер не сочла нужным воздерживаться от прозрачных намеков, и бывали часы, когда Тереза всерьез подумывала, не связать ли себя с Себастьяном Штойцером брачными узами. Но чем чаще он показывался ей на глаза и чем откровеннее выражал свои чувства, в особенности когда на прогулке он неожиданно грубо и страстно прижал ее к себе, тем быстрее она поняла, что с ним никогда не будет у нее душевной гармонии, и так ясно дала ему это почувствовать, что он раз и навсегда прекратил свои попытки. А когда он исчез и на нее опять напала тоска, она начала упрекать себя за то, что общество малыша не заполняет целиком ее жизнь. Но вскоре успокоила себя тем, что при всей любви к ребенку она просто не способна долго сидеть без дела, а кроме того, не имела права вести столь праздную жизнь на природе, не думая о работе и, главное, о заработке.