— Договорились.
— Я очень надеюсь, что вы придете. До завтра.
— До свидания. — Алина повесила трубку и коснулась ладонью пылающей щеки.
«Сумасшедшая...» — подумала она и набрала номер Майки.
— Май, выручи меня...
— Чего у тебя опять стряслось?
— Помнишь того художника в автобусе?
— Только не говори мне, что ты ему позвонила! — Нет, Майка периодически была просто невыносима.
— Мы с ним договорились встретиться завтра в два. На площади Ленина. Одна идти я боюсь.
— Ага, ты, значит, делаешь глупости, а я должна тебя выручать?
— Ну, Май, ну неужели тебе неинтересно? Мы же никогда не были в мастерской у художников!
— Может, он вовсе и не художник?!
— У него в визитке написано, что он старший преподаватель в нашем педагогическом, на художественно-графическом факультете. И потом, я видела две его картины на выставке.
— В визитке все, что угодно, можно написать! Я, может, тоже не простая абитуриентка, а декан института!
— Майка, ну не будь занудой! Я тебя не так часто о чем-нибудь прошу!
— Ну ладно, — сменила Майка гнев на милость. — Но только ненадолго. Да, и продиктуй мне адрес и телефон этой его мастерской. Я их Стасу оставлю, чтобы знал потом, где нас искать.
— Ради бога, записывай. — И Алина продиктовала подруге и то и другое. — Завтра в час я к тебе зайду.
— Договорились.
Алина положила трубку и машинально шагнула к зеркалу. Ей до безумия захотелось иметь собственный портрет.
Глеб Владимирович Разумов к своим сорока годам имел уже достаточно известное имя. Без его работ не обходилась ни одна выставка, несколько картин приобрел музей, а кое-что было продано за границу. В педагогическом институте на художественно-графическом факультете он преподавал графику и скульптуру, был членом Союза художников и имел персональную мастерскую в здании, выделенном специально под мастерские преподавателям худграфа. В семейной жизни тоже был полный порядок — жена и двое уже совсем взрослых сыновей. Жена когда-то училась вместе с ним в институте, подавала большие надежды, но, когда родились дети и творческая карьера Глеба Владимировича пошла вверх, Ольга как-то сразу отошла на второй план, забросила живопись и занялась исключительно воспитанием детей и созданием семейного уюта. Поначалу было очень здорово приходить домой, влезать в заботливо подставленные тапочки, ужинать наваристым борщом, укладываться в белоснежную постель, наутро надевать выглаженную и накрахмаленную рубаху с предусмотрительно вложенным в карман носовым платком, но через какое-то время эта забота начала его раздражать. Он цеплялся к мелочам, устраивал скандалы, несколько раз напивался до свинского состояния, пока наконец не понял в одно далеко не прекрасное утро, что расплывшаяся тетка, которая может говорить только о стирке, готовке и детях, не имеет никакого отношения к его Оленьке, с которой они вместе когда-то рисовали на окнах института цветы, мечтали о будущем и целовались в подъездах.