Из «газели» вылезли субъекты, не обремененные атрибутами журналистики, — в хороших пальто, при галстуках, один даже с роскошной кожаной папкой, украшенной непонятной монограммой.
Выскочил мэр, предупредительно придержал дверцу перед своим спутником. Кацуба громко откашлялся:
— Только этого гандона, господа офицеры, нам не хватало для полного счастья…
— Н-да, — с чувством сказал капитан-лейтенант.
Сначала Мазур не врубился, но вскоре опознал старика с крючковатым носом и худой черепашьей шеей, оглядывавшегося с победительным видом фельдмаршала, только что взявшего на шпагу вражескую крепость. Один из динозавров и мамонтов перестройки, ухитрившийся до сих пор удержаться на волне, хотя множество его былых сподвижников улетучились из большой политики, как призраки после третьего петушиного крика, — кто затерялся в сытой безвестности, нахапав вдоволь и счастливо избежав связанных с этим неприятностей, кто дирижировал микроскопическими партийками, в которые превратились былые демократические орды, кто подыскал теплое кресло вдали от демоса. Старикан же был непотопляем — он до сих пор мелькал на трибунах и телеэкранах, болтался в Европах и прочих заграницах, украшая себя огромными жестяными орденами с громкими названиями вроде «Трубадура чести», громогласно борясь за права человека — главным образом того, что с бомбой или пулеметом героически сопротивлялся злокозненному «федеральному центру». Везде, где по окраинам страны вспыхивали конфликты, рано или поздно появлялся крючконосый старик, взасос лобызавшийся в бункерах и схронах с самозваными генералиссимусами и ряжеными «полковниками». В армии к нему относились, как к бледной спирохете, о чем, правда, на публике помалкивали, чтобы не оказаться в глазах европейского общественного мнения врагами свободы и гуманизма…
Мэр подхватил седого монстра под локоток и потащил к трапу «Морской звезды», что-то энергически нашептывая на ухо и делая размашистые жесты с таким видом, словно предупреждал случайного путешественника о кишащих в ближайшей речке крокодилах. Старик столь же энергично кивал, но вид у него был хищно-бодрый: какие крокодилы, батенька, переживем…
Оба полезли по трапу, за ними, приотстав на пару шагов, поднимался человек с папкой. Журналисты, рассредоточившись, запечатлевали это историческое восхождение.
Часовой, как и полагалось, загородил дорогу:
— Проход воспрещен, военный объект!
Мэр рванулся вперед с таким видом, что сомнений не осталось — нарывался на скандал, прямо-таки жаждал получить прикладом по фейсу, чтобы красные сопли фотогенично разбрызгались…