– Догадайся с трех раз, дубина стоеросовая.
– Том! – радостно заорала я. – Впусти нас.
– Кого это «нас»? – с подозрением спросил он.
– Меня, Джуд и Шерон.
– Если честно, зайчонок, лучше бы вам не подниматься.
– Да черт бы побрал! – воскликнула Шерон, оттесняя меня от домофона. – Том, педик драный, ты пол-Лондона на уши поставил, все по моргам звонят, город прочесывают, заявления в полицию пишут! Впускай нас без всяких разговоров!
– Пусть поднимется только Бриджит, – капризно произнес Том.
Улыбка блаженства озарила мое лицо.
– Том, кончай из себя примадонну строить! – закричала Шерон.
Молчание.
– Открывай, идиот чертов.
Через несколько мгновений домофон запищал, пропуская нас внутрь.
– В обморок не грохнетесь? – послышался голос, когда мы поднялись наверх и Том открыл дверь.
Мы все разом вскрикнули. На лицо Тома невозможно было смотреть, оно представляло собой сплошное желто-черное пятно и местами было залеплено пластырем.
– Том, что с тобой стряслось? – возопила я, неловко пытаясь его обнять и чмокнув в итоге куда-то в ухо.
Джуд разрыдалась, а Шерон пнула ногой стену.
– Ничего, Том, – прорычала она. – Мы этих уродов найдем, им еще небо с овчинку покажется…
– Что стряслось? – снова спросила я, и по щекам у меня заструились слезы.
– Э-э, ну… – начал Том, неуклюже высвобождаясь из моих объятий, – я, вообще-то, нос себе подправил.
Оказалось, в среду Том тайно сделал себе пластическую операцию, но нам говорить постеснялся, так как все мы слишком пренебрежительно относились к микроскопическому дефекту его носа. Вообще-то, за ним должен был ухаживать Жером, далее именуемый Жером-гадюка (сначала мы решили обозвать его Жестокосердным Жеромом, но в таком прозвище было бы что-то красивое и интригующее), однако когда Жером-гадюка увидел его после операции, ему стало так противно, что он тут же сообщил, будто должен куда-то на пару дней уехать, после чего отчалил, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Бедный Том был так удручен и подавлен, а также настолько осоловел от анестетиков, что отключил телефон, забрался под одеяло и уснул мертвецким сном.
– Так это все-таки тебя я видела в четверг вечером на Лэдброук-Гроув? – допытывалась Шерон.
Как выяснилось, да. Том дождался полной темноты, чтобы под покровом ночи пополнить запасы пищи. Мы с подругами прыгали от радости, что Том оказался жив, но он очень сокрушался из-за Жерома.
– Никто меня не любит, – ныл он.
Я предложила ему прослушать мой автоответчик, на котором записаны двадцать два истерических сообщения от его друзей, сходящих с ума от того, что он пропал на сутки. Значит, можно ставить крест на наших страхах умереть в одиночестве и быть съеденными овчаркой.