Любовные похождения Джакомо Казановы (Казанова) - страница 81
– Я продам его, моя милая, и верну тебе деньги.
– Сколько может оно стоить?
– Не менее тысячи цехинов. Ты вернешься в Венецию обладательницей пяти тысяч дукатов звонкой монетой, там сыщешь мужа, будешь поживать с ним в свое удовольствие.
– Я отдам тебе все эти пять тысяч, только возьми меня с собой, милый друг, я буду тебе нежной подругой, буду любить тебя больше жизни, никогда не стану ревновать, буду холить тебя, как родное дитя.
– Мы еще поговорим об этом, красавица ты моя, но сейчас, раз мы как следует подкрепились, пойдем в постель, я влюблен в тебя как никогда.
– Ты, верно, устал.
– Устал, но не от любви, ибо, слава небесам, излился всего лишь раз.
– Мне показалось, два. Какая милая старушка! До сих пор не лишена приятности. Лет пятьдесят назад она, верно, была первой красавицей Франции. Но старость и любовь – вещи несовместные.
– Ты изрядно распаляла меня, а она охлаждала еще сильнее.
– Ужели ты всякий раз, как начинаешь нежничать с нею, ставишь перед собой юную девицу?
– Отнюдь, да ведь прежде[120] не требовалось делать ей ребенка мужеского полу.
– Так ты поставил целью обрюхатить ее? Ой, не могу, сейчас помру со смеху. Она, небось, и впрямь верит, что тяжела?
– Ну, разумеется, ведь она знает, что приняла от меня семя.
– Ну насмешил! А отчего сия блажь – на три раза подряжаться?
– Я мыслил, что, глядя на тебя, легко сие справлю, но ошибся. Руки касались дряблой кожи, а перед глазами совсем иное, и миг блаженства никак не наступал. Но сегодня ночью ты увидишь, на что я истинно годен. Ложимся же скорее, говорят тебе!
– Слушаюсь!
<…> Я не покидал постель четырнадцать часов и четыре из них посвятил любви. Я велел Марколине принарядиться и ждать меня: мы поедем в комедию. Большего удовольствия я не мог ей доставить.
Он любил со смехом, он любил со слезами, он любил с клятвами и с фальшивыми обещаниями, с искренними обетами и с правдивыми словесными каскадами, на свету и в темноте, с деньгами, без денег, для денег, а когда он не любил он говорил о любви и вспоминал о любви, и желал любви, и был полон любовью, полон единственной в своем роде и по-настоящему земной священной песнью любви, звучным гимном всему женскому роду.
Герман Кестен. «Казанова»
Г-жу д’Юрфе застал я в постели, всю разодетую, причесанную под молоденькую и такую довольную, какой я ее никогда прежде не видал. Она объявила, что обязана мне счастьем, и принялась совершенно здраво изъяснять безумные свои идеи.
– Женитесь на мне, – говорила она, – вы станете опекуном моего ребенка, вашего сына, и тем самым сохраните мне мое богатство, станете хозяином всего, что я должна унаследовать от г-на де Понкарре, моего брата – он уже стар и долго не протянет. Если не вы позаботитесь обо мне в феврале месяце, когда я возрожусь в мужском обличье, то кто же? Бог весть, в чьи руки я попаду. Меня признают незаконнорожденным, лишат восьмидесяти тысяч ренты, а вы можете мне их сохранить. Подумайте хорошенько, Галтинард. Я уже чувствую себя мужчиной в душе и признаюсь, влюбился в Ундину, мне хотелось бы знать, смогу ли я спать с ней через четырнадцать или пятнадцать лет.