Отец.
Нанни пытается вспомнить отца, вспомнить мать, — напрасный труд! Он словно стоит перед огромным выцветшим листом из фанеры, неизменным спутником городских фотографов. Фанерные листы устанавливаются на площадях приморских городов, на них может быть изображено все, что угодно, — лошади, яхты, автомобили, но чаще — русалки и герои античности в стиле наив. И у русалок, и у крепконогих героев вместо лица вырезан овал: можно подойти и сунуть в дырку собственную физиономию. Много времени это не займет, а фотография на память останется. Была ли мать Нанни русалкой? Был ли отец Нанни античным героем, а то и вовсе полубогом или даже богом? Не молодым, вроде Тесея или Патрокла, кем-нибудь постарше — Гефестом, Гераклом, уже очистившим конюшни, Посейдоном, самим Зевсом!.. Ничто не будет преувеличением, Нанни сейчас так же далек от своего отца, как и от Посейдона.
Это — всего лишь слово: отец.
Дырка в фанерном листе.
Нанни всю жизнь прожил в Африке, воевал в Тунисе, вернулся в метрополию и служит теперь в ее северной части. Именно эту часть он видит сейчас перед собой, вокруг себя — горы в прорези окна, радиостанция у печки, стол, полка с посудой, каменная кладка стен, проступающая кое-где сквозь неплотно пригнанную деревянную обшивку. С этой реальностью все более или менее в порядке, чего не скажешь о реальности его предпоследнего места службы. Африканской реальности. Кажется, в Асмэре было не слишком жарко, а ночами (речь о зимних ночах, не летних!) случались даже легкие заморозки, Нанни что-то путает?.. Он не только не может вспомнить лиц своих родителей — он не в состоянии выудить из памяти дом, в котором он жил. И дома´ по соседству. Перспектива улицы и вовсе туманна. А дорога от Асмэры к побережью — как выглядела она? И как назывался город, где стояла у причала его яхта, как назывался порт?..
Картинки, которые рисует воображение Нанни, больше всего похожи на картинки из школьного учебника по географии. В той его части, где повествуется об Африке: освещенная заходящим солнцем саванна, львиный прайд на переднем плане, гора Килиманджаро на заднем. Сведения о Тунисе еще более скудны. Абстрактные арабы в абстрактных бурнусах, такие же абстрактные верблюды. И гребни барханов — еще более абстрактные. Никаких признаков активных боевых действий. Как будто там, в Тунисе, вовсе не было войны.
Проклятый Селеста!
Он — единственный, чей образ остался незамутненным. Демон-Даниэль цепляется за карниз памяти Нанни, не желая рухнуть в темный провал. В темный овал, куда можно подставить любое лицо. Кто угодно мог стать отцом и матерью Нанни, кто угодно мог стать его женой — он ничего не помнит, ничего!..