Селеста и его чертов порошок.
Из-за них с лейтенантом творится что-неладное, другого объяснения нет. Нанни — не что иное, как гигантская, в человеческий рост, кукла. С одной стороны может показаться, что кукле-Нанни повезло больше, чем кукле-Селесте, от которой осталась одна голова. С другой… Подлая голова всегда знает, чего хочет. Она быстро соображает, умеет манипулировать людьми, вовремя прикрывает глаза и открывает рот, сцеживая слова сочувствия и ободрения. А кукла-Нанни совершенно беспомощна. Возможно, она полая внутри. Возможно, набита всякой дрянью типа морского песка, смешанного с подсушенными водорослями. Попадаются даже осколки стекла, все они сосредоточились в плече, оттого оно и болит не переставая.
Но может статься, что внутренности Нанни выглядят совсем не так: вместо песка и водорослей — белый кристаллический порошок (стекло при этом даже не собирается покидать насиженное место). Взрежь куклу-Нанни, пропори насквозь — тут-то порошок и высыплется.
Лейтенант хочет разобраться с собой. Немедленно.
Всего-то и надо, что достать из ножен штык-нож, подвешенный к ремню, и полоснуть им — хотя бы по ладони.
Лучше бы он не доставал его, этот проклятый нож!
Лучше бы оставил в покое ладонь: и пяти секунд не прошло, а на ней уже красуется надрез. Довольно длинный, сантиметра четыре, может быть, пять. Он мог быть еще длиннее, просто Нанни вовремя остановился. Заставил себя остановиться, в самом процессе взрезания мягкой и такой податливой кожи есть что-то завораживающее. К тому же особой боли лейтенант не почувствовал, лимит по ней выбран незаживающим плечом. Наблюдается лишь легкое покалывание, как если бы ладонь аккуратно вылизывал шершавый язык котенка или маленького щенка.
Конечно же, никакого белого порошка внутри не оказалось. И песка тоже, и сухих водорослей. Но и кровь не спешит приливать к ране. Да-да, ее края кажутся совершенно сухими, Нанни пришлось даже надавить на них, чтобы выдоить хотя бы каплю! Она появилась, когда лейтенант уже отчаялся увидеть ее. Тягучая и очень темная — едва ли не черная — капля нехотя стекает по ладони, и Нанни наблюдает за ней, как завороженный. В какой-то момент она останавливается, застывает в нерешительности.
— Ну же! — шепчет лейтенант. — Ну же, давай!..
Никакими мольбами не подогнать упрямую каплю, и с рукой творится что-то неладное: Нанни больше не чувствует пальцев. Они онемели и не сгибаются: такое случается, если окажешься без рукавиц в лютый мороз.
Это — самое простое объяснение, пришедшее в голову лейтенанта, вот только он, выросший в Африке, никогда не сталкивался с лютыми морозами. Да и здесь, в горах, он до сих пор счастливо избегал обморожений. Тут холодно, да, но не настолько, чтобы руки потеряли чувствительность. Вернее, одна рука — та, которую он проткнул ножом. Со второй все более или менее в порядке, все пальцы двигаются, самое время смахнуть ими каплю!