Бондарев закрыл глаза и ощутил приступ голода, оказавшегося не менее сильным, чем боль. А еще хотелось пить, ужасно хотелось. Может быть, он потерял слишком много крови и теперь умирает от обезвоживания организма? Нет. Свежей крови под ним нет, а ссадины и раны успели затянуться. Это значит… Голод и жажда могли появиться только при том условии, что с ночного боя прошло время. Много времени.
Так сколько же он находится в этом заброшенном здании? Не часов, а дней. Два? Три?
«Не меньше суток, не больше двух, — подумал он. — Человеческий организм не способен обходиться без воды больше семидесяти двух часов. Пить хочется, однако пока что я не умираю от жажды. Что-то около сорока восьми часов без сознания. Значит, моя жизнь действительно висела на волоске. Я стоял одной ногой в могиле… Вернее, лежал. Слишком долго! Нужно как можно скорее выбираться отсюда!»
Он попытался закричать, чтобы привлечь внимание прохожих или бродяг. Лучше угодить в японскую каталажку за проникновение в страну по фальшивому паспорту, чем окочуриться от жажды среди грязных развалин. Однако крик не получился. Из поврежденного горла вырвалось лишь хриплое карканье. Что касается распухших губ, то они вообще не могли произнести ни одного членораздельного звука.
Что ж, на помощь рассчитывать не приходилось. Нужно было полагаться на собственные силы, а их не было, совсем не было.
Бондарев привстал, почувствовал сильное головокружение и потерял сознание. Так повторилось несколько раз, пока он не справился с паникой.
Спать, приказал он себе. Спать и набираться сил. Успокойся. Ты и не из таких передряг выбирался живым.
Веки Бондарева отяжелели. Он отключился, так и не успев понять, сон его сморил или забрала смерть.
Было темно, сквозь дыры и щели лился молочный лунный свет. Это означало, что обморок продлился несколько часов. Обморок, сменяющийся жуткими кошмарами. Но сном это назвать было нельзя. Бондарев не спал, он то бредил, то находился в полной отключке.
Повернув голову, он посмотрел на отверстие, в котором прежде видел дневной свет. Теперь там мерцала маленькая искорка. Звезда. Такая же одинокая, как он сам.
Бондарев медленно приподнялся на руках и сел. Все вокруг поплыло по часовой стрелке. Подождав, пока головокружение прекратится, он осторожно встал, доплелся до пролома в стене и выглянул наружу. В темноте угадывалось что-то похожее на рощу или заброшенный парк. Нужно было согреться, потому что ночь выдалась холодная. Если днем воздух в Хиросиме прогревался до двадцати градусов, то теперь изо рта валил пар и пальцы зябли, как на морозе.