Спина Мизуки согнулась, голова поникла, руки безвольно упали на колени, а потом прижались к щекам. Как и Кйоко, припертая к стенке, ее хозяйка не придумала ничего лучше, чем расплакаться. Бондарев ждал, пока она перестанет всхлипывать. Ему хотелось подойти к ней, обнять и утешить, но он знал, что делать этого нельзя. Или он дожмет японку, или она будет темнить и хитрить, как прежде.
— Лучше бы ты оставался в больнице! — прорыдала она, не отрывая ладони от лица. — Лучше бы ты улетел домой! Теперь, когда ты знаешь предводителя Хозяев, они отыщут тебя в любом конце света. А моя жизнь теперь не стоит ни сены.
— Сена — это мелкая монета? — уточнил Бондарев.
— Да! — выкрикнула Мизуки. — Да!
— Судя по тому, что я видел, ты и сама не слишком себя ценишь.
— Неправда!
— Правда. Позволила отодвинуть себя на задний план, сидишь тут под домашним арестом. У тебя забрали компанию, а ты улыбаешься тем, кто это сделал, и покрываешь их. Выходит, ты соучастница террористов.
— То, что ты говоришь, жестоко!
— Правда часто бывает жестокой, — кивнул Бондарев. — Несмотря на это, мы оба в ней нуждаемся. Во всяком случае, я. Попробуй, скажи мне правду. Не думаю, что от этого тебе станет хуже, чем сейчас.
Мизуки смахнула с ресниц последние слезы и посмотрела ему в глаза:
— Да, я тоже так думаю. Потому что хуже уже некуда.
Кое-чего она действительно не знала. Но ей было что рассказать. И эти сведения подтверждали теорию Бондарева. Они укладывались в общую картину, как недостающие фрагменты мозаики.
По ее словам, Хозяева северных территорий контролировали фабрику игрушек на протяжении нескольких лет. Отсюда они черпали средства для своих терактов, здесь же отмывали грязные деньги. Они приказали Мизуки не выходить из кабинета и не совать нос в их дела. Потом началась разработка новой игрушки под названием «Русский дед-мороз». Ее выпуск начался не так давно, чтобы подгадать к Новому году.
Мизуки мало знала об этом, потому что ей запрещалось посещать производственные цеха и складские помещения. Приказ отдал Хато Харакумо, забравший все бразды правления в свои руки.
— Я никому не жаловалась, никому не рассказывала, — говорила Мизуки, — иначе убили бы не только меня, но отца и моего брата. Хозяева грозились уничтожить мой род до десятого колена. Зная их жестокость, я не сомневалась, что они приведут угрозу в исполнение.
— Тебе было известно, что представляет собой новая игрушка? — спросил Бондарев. — Или зачем она понадобилась Хозяевам?
— Нет. Конечно, я догадывалась, что затевается что-то плохое против России, которую Харакумо и его люди ненавидят лютой ненавистью. Какая-то страшная месть.