Одна снежинка отбилась от остальных и прилипла к его бороде, у самой губы, он слизнул ледяной кристалл языком. Непривычное ощущение вызвало острый приступ тревоги — снег перемешивался с рассветом в серую круговерть, где-то неподалеку горестно заскрипела колесная ось. Микеланджело живо представил, как понурая лошаденка тащит за собой черную телегу, полную чумных тел. Колченогий возница сутулится на козлах, прикрывает лицо носатой маской, и молит Господа, чтобы его миновала хвороба. Чиновники из Синьории часто нанимают в карантинные бригады разнообразных уродцев: горбунов, рыжих, косых, кривошеих и шестипалых. Солидные господа из гильдий не меньше простолюдинов верят, что Господь по доброте своей щадит убогих, потому они неуязвимы для мора. Глупое суеверие!
Телега остановилась у двери мастерской, сердце скульптора заколотилось с утроенной скоростью, а ноздри втянули порцию морозного воздуха, пытаясь учуять в нем запах смерти. Возница — синьор без видимых телесных дефектов — принялся орать во всю глотку — выяснять, как разыскать дом синьора Буонарроти, которому он доставил груз просмоленной соломы.
Сердце стукнуло раз-другой, замерло и застучало в обычном ритме. Солома, всего лишь солома. Снег подтаивал, ветер разносил над крышами запах дыма и подгоревшего хлеба, город начал ворочаться и просыпаться. Пришлось спускаться вниз, на пару с возницей они выгрузили несколько тюков соломы и свалили прямо посреди мастерской, на их место запихнули невразумительную конструкцию, которую скульптор тщательно обмотал пустыми мешками, обложил соломой, для надежности прикрыл сверху вощеной парусиной. Затем скоренько черкнул записку к «Любезному другу Филиппе», в которой наставлял, как аккуратно извлечь статую, и просил известить о ее возвращении в целости и сохранности поверенного, синьора Таталью. Отдал записку подмастерью, усадил паренька на козлы рядом с возницей, наказал вручить синьору де Розелли в собственные руки, тот молча кивнул — мол, сделаю! — и приказал кучеру стегнуть квелую лошаденку.
Еще было слышно, как телега скрипит по мостовой, а скульптор уже соскользнул в бездны глубокого, тяжелого сна.
* * *
Пробудившись к полудню, синьор Буонарроти не стал терять времени на еду: выбрал в сундуке не слишком потрепанное платье — к изыскам моды он был равнодушен, — крепкие башмаки и отправился на виллу Розелли. Хотя подмастерье и уверял, что отлично довез статую и вместе с возницей устроил в винном погребе под бдительным надзором самого синьора де Розелли, ждать дольше у него не было сил! Всю ночь долото Господа колотило его по макушке, как мраморного истукана, сон не принес ему ни бодрости, ни покоя. На улице стало только гаже: циничное солнце Тосканы освещало все без утайки — помои в сточных канавах; горы мусора, угнездившиеся рядом с фонтанами; пятна да заплаты на платье; морщины на угрюмых физиономиях флорентийцев.