Незадолго до Рождества на втором курсе мы встречаем Парней Из Другого Мира. Они воплощают в себе все то, чем не являемся мы: родились и выросли в Нью-Йорке, уверенные, недвусмысленно выражающие свои мысли, принятые в команду. Со своими новыми возлюбленными мы все делаем вместе: выполняем домашние задания, занимаемся сексом, поедаем горы сухих завтраков, смотрим «Симпсонов». Наши соседки по комнате закатывают глаза, когда мы каждые две недели меняем постельное белье, хотя практически переехали к своим Новым Возлюбленным, спим с ними на верхней кровати и стараемся не разозлить ее скрипом спящего внизу соседа по комнате.
В лице наших новых возлюбленных мы с облегчением обретаем партнеров и друзей. Мы все им говорим. Но иногда нам приходится лечь в постель одним, побыть со старыми образами и предметами – пальмами, гниющими фруктами, маслянистой водой, тошнотворной жарой, холодной больницей, – которые маячат на краю нашего сознания. Когда мы отправляемся в те места, наши возлюбленные не могут последовать за нами. Они сидят какое-то время на краю кровати, а потом уходят или обнимают нас, или теряют терпение и велят нам взять себя в руки. Отправляясь в эти места, мы начинаем дрожать, иногда кричим, разговариваем с умершими сестрами или братьями/ матерями/ друзьями, мы шепчем, как сожалеем, что до сих пор живы и так далеко от них.
В итоге мы находим других, живущих в тех же границах. Мы ощущаем в них вес второго человека, которого они носят в себе, и встречаемся с ними в кафе, столовых и барах. Наши мертвые сестры и братья, матери и отцы втискиваются там в кабинки, требуя больше места, в точности как делали это во время долгих автопереездов или в самолете, или на диване. Именно эти дружеские отношения продлятся дольше отношений с Парнями Из Другого Мира, которые, как ни крути, не могут со всей ясностью увидеть сидящую там Софи.
Остальное время в колледже проносится. Мы сильно напиваемся, протрезвляемся, страдаем похмельем, становимся пуританами, бросаемся в гедонизм и – все повторяется сначала. Мы ударяемся в поэзию только для того, чтобы нам сказали, что у нас вычурный стиль. Мы изучаем историю и литературу только для того, чтобы в конце работы нам написали, что мы не первые теоретизируем о деятельности англичан в Индии и наших доказательств недостаточно. Несмотря на эти мелкие неудачи, мы влюблены в постколониальную теорию и литературу; мы жадно ее поглощаем, она бросает ослепительный свет на нашу прошлую жизнь за границей, от которой мы не можем оторвать взгляда: нам интересно, насколько мы в Сингапуре/ Гане/ Мартинике в 1995 году отличались от французов в Алжире в 1890-м? Поглощенные чувством вины и самоосуждением, мы ни на секунду не задумываемся о снисходительных выводах этого высокомерия, а именно, что глобальный бизнес так же беспощадно обманывает и порабощает некие модернизированные, независимые нации, как обманывал и порабощал их в конце девятнадцатого века колониализм.