…Лет до трёх Матрюша так и жила запечницей: из дому её старались не выпускать, — кто там за ней присмотрит? Потом стали позволять поиграть с соседскими детьми.
А дети… В детях ангельское и бесовское живут, не смешиваясь. И ещё дети хотят, чтобы всё в мире было чётко, определённо, по усвоенным им нехитрым правилам, и очень не любят всякие отклонения от этих правил. Положено, скажем, чтобы у всех людей были глаза, — почему же у Матрюшки их нет? Значит, она правил не соблюдает, значит, и с ней можно играть, не соблюдая правил, — не миндальничать… И все радости детства у Матрюшеньки свелись к таким двум забавам: или, неожиданно подкравшись, хлещут её товарищи крапивой, или сажают бедняжку в глубокую яму и потом с любопытством наблюдают — как слепая сумеет из этой ямы выбраться?..
Вот вам картинка: крошечная девочка карабкается по осыпающимся стенкам ямы, скатывается на дно, снова лезет, срывается, падает… Как хотите, а это очень напоминает мученичество — самое настоящее, взрослое, полновесное. Говорят, человек может познать себя, только в общении с другими людьми. Матрюшенька вот так себя познавала, — сидя в яме, под ребячий хохот, — познавала свою слепоту, свою беспомощность, свою инаковость. Здесь, в этой яме она впервые почувствовала всю тяжесть своего креста, — того креста, который Господь повесил ей на грудь от рождения…
Мать однажды всполошилась: «Матрюша! Ты зачем крестик с себя сняла? Вот я накажу тебя! Замучила меня, слепая!» Матрюша ей спокойно отвечала: «Ты, мамочка, сама, видать, слепая: у меня крестик свой собственный есть — взгляни-ка!» Верно, забыла Наталья, что дочь её от рождения с крестом… Плакала мать и просила прощения у дочки.
Никто из односельчан не вспоминает, чтобы девочка Матрона плакала, выбираясь из ямы. Никто не заметил, чтобы она затаила злобу на ребят… Она, правда, сказала им: «Не буду больше с вами играть!» — и только… И уж больше не вспоминала об этом, — другие запомнили и рассказали потом. Не жаловалась никому, — только, может быть, Богу.
Родители её любили в церковь ходить, и детей всегда с собой брали, — и Матрюшенька быстро выучилась вслепую находить дорогу к храму, и с тех пор часто одна туда ходила, и подолгу стояла слева у входа, у западной стены, вполголоса подпевая хору… Всякий раз, когда она исчезала из дому, мать уже знала, где её искать: шла прямиком в храм, и неизменно находила там слепую…
Надо думать, что молиться блаженная начала с самого рождения, — или с тех самых пор, когда годовалым младенцем разговаривала с иконами: ведь этот лепет тоже был молитвой. И не прекращалась её молитва до самой смерти.