Несмотря на мои настойчивые расспросы, он не пожелал дать никаких объяснений, и, если я не хотела лишиться его общества, мне оставалось лишь отступить, но я поклялась себе спросить Джулиуса, какая сумма лежала на кону, когда он решился встать из-за карточного стола. Мы смотрели на девочку, а она во всей своей невинности, переданной бесконечно, бесконечно нежными линиями, смотрела на нас.
— Она того стоит, — вдруг произнес Фишер. — Согласна? Несмотря ни на какие сплетни, с ней связанные.
Я утвердительно кивнула:
— Да, стоит. — Мы чокнулись. Не в силах совладать с собой, я предприняла еще одну попытку: — Фишер, сколько ты доплатил?
Он посмотрел на меня поверх очков своими глазами-барвинками, в которых снова заплясали чертенята, и сказал:
— Ты имеешь представление о том, какие комиссионные я получу, когда сделка будет завершена? И имеешь ли ты представление о том, сколько я собираюсь заработать на выставке Дики и Саскии?
— Я думала, ты отошел от дел.
Он подмигнул:
— Нет, не совсем. Разве что после этого… Причем с кругленькой суммой в кармане. А теперь предлагаю сменить тому. Как поживает твой приятель?
Я рассказала.
На него мое повествование особого впечатления не произвело.
— Похоже, ты небольшая мастерица удерживать своих мужчин. Ведь Дики тоже когда-то был твоим любовником, как я догадываюсь? Пока Лорна не увела его.
Удар ниже пояса. Я не думала, что кто-нибудь когда-нибудь отважится задать мне этот вопрос, поэтому ничего не ответила, только посмотрела на Фишера так, словно получила пощечину.
Он постучал пальцем по картине.
— Жизнь продолжается, Маргарет. Как и великое искусство.
Будто всего этого было мало, на следующий день я получила открытку с изображением «конкорда», отправленную из Хигроу. На обороте было написано:
Вот как там дальше:
«Будь самим собой. Особенно не выдумывай привязанность. И не будь циничен по поводу любви, ибо перед лицом всего бесплодия и разочарования это чувство столь же неувядаемо, как трава».
Напрасно. Я уже успела поговорить с Саскией. И, очень коротко, с Дики.
Может быть, и Елизавете масок, игры, славы было недостаточно? Да, она могла, увешанная драгоценностями, выходить на поклон, но знаменитые жемчуга, которые были на ней, некогда принадлежали ее кузине Марии, о чем всем было известно. Что это: проявление алчности и неуважения — или заветное связующее звено, момент истины? Она, конечно, подписала ту бумагу, но она же безутешно рыдала, получив известие из Фотерингея. Что она оплакивала: утрату королевы или смерть женщины? Вероятно, и то и другое. А еще свою мать. Понимала ли она тогда, почему ее отец тоже подписал такую же бумагу? А если не понимала, то прощала ли, хотя бы отчасти? Она не сохранила распятий Марии, хотя они тоже были прекрасны и представляли большую ценность. От них она решительно отказалась; взяла только жемчуга. Бедная Елизавета, тщеславная девственница эпохи барокко: театр масок должен был продолжаться, потому что она не могла позволить себе прекратить спектакль.