Есть исполненная невыразимой нежности картина «Испытание», кажется, Тинторетто — да, поскольку она хранится в Венеции, конечно, она принадлежит кисти ее вездесущего гения, этого ненасытного стяжателя славы, — на которой изображена Мария, поддерживающая спотыкающуюся Елизавету, или, что более вероятно, помогающая ей подняться с колен. Сердце, не чуждое загадочной всемирной Женской солидарности, не может не дрогнуть, когда смотришь на то, как они стоят, слившись воедино в общей радости или — не исключено — печали. Святые по краям полотна взирают на них, озадаченные и отчужденные, не посвященные в тайну. Помню, когда я впервые увидела эту картину, у меня хлынули слезы. Я подумала тогда о себе и Сасси, о себе и Джилл, о своей матери, о нас с Лорной. Сейчас, вспомнив все это, внесла в список еще и Джоан.
Она вернулась с двумя чашками кофе и с еще более унылым выражением лица.
Я отложила фланельку, которой полировала стекло.
— На этот раз, — сообщила Джоан, — все гораздо хуже, потому что я его действительно люблю.
— Понимаю… — сочувственно кивнула я. Всех предыдущих она тоже любила.
— И ведь все как будто шло замечательно. Даже через год нам было так хорошо в постели!
Я подняла брови:
— Ты хочешь сказать, что обычно через год это проходит?
Она кивнула.
Любопытство на время пересилило Женскую солидарность.
— Если ему так хорошо с тобой, зачем тащить в постель какую-то другую женщину?
— Я его тоже об этом спросила. — Она сморгнула слезу. — Он ответил, что ему просто стало скучно. При этом утверждает, что по-прежнему меня любит. — Я сидела, изо всех сил сжав губы. — И я его люблю.
— Ну, если так, — сказала я с обреченностью, выработанной долгим опытом общения с Джоан, — прости его и забудь о случившемся.
— Я пытаюсь, — горестно призналась она. — Но это так больно.
— Да. — Я погладила ее по волосам, которые на ощупь напоминали промасленную ветошь. — Могу себе представить.
Слава Богу, что только представить, подумала я, отметив про себя, однако, что могла бы испытывать и побольше радости от этой своей непричастности.
Из своей каморки появился Рэг. Но, бросив быстрый взгляд на Джоан, потом на меня своими вращающимися как на шарнирах глазами, тут же сконфуженно ретировался. Последовав за ним, я попросила, чтобы он сегодня был особенно предупредителен с Джоан. Он весьма угрюмо ответил, что всегда предупредителен.
— Сколько тебе лет, Рэг? — спросила я.
— Тридцать три, а что? — удивился он.
— Почему ты никогда не пригласишь Джоан на свидание?
Мне пришлось тут же пожалеть о своей бестактности. Глаза моего сотрудника опасно завертелись и изменили цвет — скорее побелели, чем покраснели.