— Толку от него чуть.
— Да? — Диксон заметно расстроился. — К нам нечасто забредают чужаки.
— Он упоминает ее отца, кузена, но не… — Александр не хотел предавать ее. Без доказательств — нет. — Но молчит о других членах семьи. Я напишу в Глазго и попрошу рассказать о ней поподробнее.
Диксон вздохнул.
— Он ответит только в том случае, если письмо придет от меня. Скажите, что вы хотите узнать, и я свяжусь с ним сам.
— Сегодня до полудня меня не будет. — Прежде чем допрашивать Бесси Уилсон, не лишне потолковать с Маргрет Рейд. — А вы пока оповестите старост о собрании.
Диксон кивнул.
— Мы соберемся завтра.
***
Во вторник, словно в противовес тому, что произошло накануне, мать Маргрет совершенно успокоилась, а к среде наладилась и погода — перестало лить, выглянуло солнце, на улице потеплело, создавая иллюзию, что все снова хорошо.
Мать оправилась настолько, что помогла ей со стряпней. Отправив в печку первую партию хлеба, Маргрет закрыла глаза и вдохнула кисловатый аромат поднимающейся опары…
Она вновь маленькая девочка, мнет ладошками шарик теста, который дала ей мать, чтобы потренироваться. Вот шарик превратился в лепешку, и перед тем, как отправить ее выпекаться, она легонько прижимает тесто рукой, оставляя сверху отпечаток растопыренной ладони, а когда лепешка, горячая и хрустящая, появляется из печи, Маргрет смазывает ее маслом и с наслаждением вкушает свой первый хлеб.
— А помнишь… — начала было она, но, взглянув на мать, осеклась. У нее почти не осталось воспоминаний.
Мать дотянулась до ее головы и погладила по волосам.
— Я люблю тебя, кроха.
Кроха. Ее детское прозвище, ласковое обращение из прошлого, когда мать заботилась о дочери, а не наоборот.
И всего на секунду, но Маргрет увидела, как в обращенных на нее глазах матери промелькнула тень ее прежней.
Аромат свежевыпеченного хлеба внезапно стал жестоким напоминанием о том, что она давно не ребенок, а ее мать — больше не мать.
И вдруг — топот лошадиных копыт, а затем настойчивый стук в дверь.
Мать испуганно вскинула голову. Отряхнув белые от муки руки, Маргрет обняла ее.
— Ш-ш. Бояться нечего.
Ложь, которой впору дурачить младенцев.
Она заглянула в зазор между ставнями. Возле коттеджа стояла черная, как полночь, лошадь Александра Кинкейда, а на крыльце — ее хозяин.
Она огляделась, проверяя, не нужно ли что-то спрятать.
Он снова заколошматил в дверь. Мать тихонько завыла, лицо ее сморщилось, как у оставленного в темноте ребенка.
— Одну минуту! — крикнула Маргрет и склонилась над нею. — Все хорошо. Это всего лишь тот добрый человек, который помог нам в ту ночь, помнишь?