Его отец был прав. Смерть ведьмы не вернула его матери жизнь.
— А вы стали одним из них. — Они. В ее устах это слово звучало зловеще.
— Не сразу. Я был безбородым подростком, когда она умерла. Я пошел в университет. Потом воевал. А потом, поскольку изучал право, устроился помощником при Комиссии и работал на судах, но этого оказалось мало. Я должен был что-то предпринять, сделать все, что в моих силах, чтобы знать наверняка: никто больше не умрет той смертью, которой умерла моя мать. Пока в Шотландии есть хоть одна ведьма, мне не будет покоя.
— И вы пошли к Скоби.
— Я пошел к Скоби. — И опять он не смог сознаться в своем провале, хоть это чуточку и обелило бы его в ее глазах.
Она не смотрела на него, глядя на мать.
— Она ни в чем не повинна. Это все, что я знаю.
Господь знает, что я невиновна.
И тем не менее ее поглотило пламя.
И ту женщину, которую он назвал невиновной, а Скоби приговорил к костру. Кто из них был прав?
В молчании глядя на Маргрет, он видел перед собою только уставшую дочь, которая несла на своих плечах непосильное бремя.
— Допустим, вы убедили меня, что она не ведьма. — Он сделал паузу и дождался, когда она повернется к нему лицом. — Ну, а вы сами?
С ее щек схлынула вся краска. Только глаза, голубой и карий, двумя пятнами цвета горели на белом лице.
— Вы думаете, я обладаю колдовской силой, потому что я ведьмино отродье?
— Нет. Потому что я боюсь, что околдован вами.
Уголок ее рта дернулся в крошечной улыбке.
— Какие бы силы не влекли нас друг к другу, Дьявол тут не при чем.
Он смотрел в ее глаза, выискивая в них правду, и вдруг ощутил, как зудящее желание сменяется умиротворяющим чувством родства.
— Я хочу вам верить, — вырвалось у него. Признание далось легче, чем он ожидал.
— Я тоже хочу вам верить. — Сколько тоски было в этих словах, ведь она очень, очень давно никому не доверяла. — И другого выбора у меня, кажется, нет. Жизнь моей матери в ваших руках.
— Как и жизни всех остальных душ в этом приходе.
Но, всматриваясь в ее глаза в поисках правды, он испытал пугающую готовность променять все эти жизни на спасение ее одной. Потому что он не просто хотел ей поверить.
Он уже ей поверил.
***
И Александр поскакал сквозь вечерние сумерки в деревню, оставив осужденную ведьму на свободе.
Говоря о матери, он впервые за много лет сознательно вызвал воспоминания о ее последних днях. Она умирала тяжело, в мучениях. Если бы ее назвали ведьмой, возможно, ее предсмертный бред тоже показался бы кому-нибудь разговором с Сатаной.