По выходе из штаба, я носом к носу столкнулся с сияющим Блашенко. Этот человек, казавшийся мне всегда излишне строгим, придирчивым, теперь был готов обнять всех на свете. Он и меня схватил за талию и, хотя был ниже ростом, приподнял меня и закружил в подъезде дома.
— Грошик, грошик ты несчастный! Да ведь я к своему Тольке еду!
— Подождите. Пустите! Я-то тут ни при чем. Лучше скажите, когда едете?
— Сейчас поеду в полк оформлять документы, а там дня через три-четыре, — ту-ту-туу! — поехали!
— Вы хоть сообщите мне, когда уезжать будете. У меня для Тольки подарок есть.
— Обязательно, Миша, обязательно!
— А Горобский-то уехал, что ли?
— Не знаю… Кажется, уехал.
Он крепко встряхнул меня за плечи и, как на крыльях, взвился по лестнице на второй этаж.
Блашенко был счастлив. Ведь это он назвал меня сейчас «грошик» и «Миша». Да за такие слова он всегда косился на Коробова и Мартова, искренне считая, что такая форма обращения недопустима в армии. И вот этот суровый службист совершенно преобразился от одного сознания, что скоро окажется дома.
Подивившись такой перемене, я вышел к мотоциклу и пустился в обратный путь.
Сразу за деревней начинался крутой подъем. Дорога шла под железнодорожный мост, круто выбегала на высокий холм и тут же спускалась в глубокую лощину.
На подъеме пришлось открыть газ до отказа, а когда дорога пошла вниз и потребовалось сбавить газ, это оказалось невозможным. Трос где-то заело, мотор ревел, скорость угрожающе росла. Пришлось заглушить мотор и ехать по длинному спуску «самокатом». А там — еще один подъем, и следующий спуск доходил почти до самой мастерской Отто Шнайдера.
В коробке для инструментов лежала одна только масляная тряпка, так что о каком-то ремонте в пути не могло быть и речи. Съезжая со второго спуска, я увидел приветливо открытые двери мастерской Шнайдера и подкатил к ним на бетонированную площадку. Я подал руку вышедшему из мастерской Отто — он подставил правый локоть, показывая свои грязные руки.
— Значит, все-таки пожаловали в гости, господин лейтенант?
— К стыду моему, до сих пор не мог собраться заехать. И сегодня бы проехал: тороплюсь, да вот машина дорогой мудрить начала.
— Ну, это мы сейчас исправим. Анна! — крикнул он в сад. — Принимай гостя…
Отто пошел в дом и вернулся оттуда с вымытыми руками, неся две хороших сигары и два сигарных мундштука.
Мы присели на скамейку возле забора сада и закурили. Анна, жена Отто, расположилась по другую сторону от меня. Из сада вынырнул Ганс, он меня громко приветствовал:
— Добрый день, господин лейтенант! — и тут же без запинки добавил: — А знаете, Густава Карца уже судили.