Гениальное пушкинское описание начала процесса, естественно переходит к завершению в виде «Песни о Соколе»:
«Летай иль ползай — конец известен:
На землю ляжешь, там трахать будут».
Она уже лежит. На земле. Может и мне пора…? Пока она ещё не пришла в себя полностью — в темноте это происходит медленнее. Такое… пограничное состояние.
Она уже чувствует, но не осознаёт. Чуть откинула в сторону ножку, чуть повернулась. Дыхание становится глубже, ритмичнее. А вот и первый, чуть слышный вздох-стон. Чуть потянулась, изгибаясь…
Но ведь не отталкивает! Не сжимает колени, не кричит. Дышит, постанывает, тело её начинает двигаться. В такт моим движениями, навстречу моему пальцу. Темп нарастает, тон звуков повышается.
Звучит… повторяется… продолжается… тянется…
Да сколько ж оно будет тянуться?! Что-то мне скучно стало. Как-то оно… не переходит в новое качество. Год поста так подействовал? Или обстановка? А может, она и вообще не умеет? Как у неё с мужем-то было — я ж не знаю.
А вот то, что она переходит к осознанию действительности — плохо.
Восприятие, понимание, запоминание… Потом будет болтовня со слугами… Утром она поделиться с горничной, в обед об этом будут кричать на торгу… Ночевать я буду у светлого князя в порубе. По статье: «совращение беззащитной вдовицы».
Я осторожно, замедленно вынимаю руку, чуть прижимаю чувствительные места напоследок и… рывком откатываюсь к стенке.
По технологии из «Момента истины» наклоняюсь к земле и издаю стон в сторону. Потом начинаю беспорядочно и невнятно бормотать:
— О Господи!… Ой моя бедная голова… где я?!… а что случилось?… почему так темно?… Боже! Я ослеп!… Ничего не вижу!… Здесь кто-нибудь есть?… Демоны!… Демоны заворовали!… Кто-нибудь!… Люди добрые!… Отзовитесь!… Анна! Боярыня Анна Дормидонтовна! Ты где? Ты живая?!
Она, невидимая в темноте подземелья, молчит. Довольно долго молчит. Приходит в себя, переживает свои впечатления, успокаивается. Я уже начинаю нервничать, когда слышу её голосок:
— Ах! Боярич Иван! Я — тута. А чего тута было?! А чего свету нету?
Сначала она только изображает волнение. Но неясность ситуации пробивается сквозь её любопытство и ожидание продолжения. В голосе прорезаются тревожные нотки.
— Почему камни вокруг? Что-то случилось? Нас завалило?!
— Анна, давайте-ка выбираться отсюда. В темноте сидеть — без толку. Ползи на мой голос.
Она чем-то шуршит, ойкает, слышен треск рвущейся ткани.
— Иван, ты где?
— Да тут я, у стенки сижу.
Я протягиваю вперёд в темноту руку на её голос.
Да что ж это она со всех сторон голая?! Под моей ладонью обнаруживается её голое плечо.