Вечером в салоне снова спорили о политике.
— В Форэ весьма и весьма патриархальный уклад жизни, — негромко говорил рыцарь дю Бриндвиль. Судя по довольному выражению его лица, брачные переговоры с четой Крепеньких прошли удачно. — Иногда до нас доносятся отголоски бурь большого мира, но в целом всё идет так, как много веков назад…
— Но вы же не отрицаете необходимости прогресса, развития? — наскакивал на него лысоватый человечек с бородкой, невесть когда успевший присоединиться к общей беседе.
— Ну разумеется, наше общество развивается, — соглашался тот. — Происходят объединения рощ… простите, семейств, это естественный процесс.
— И какой же у вас тип правления?
— Хм… — задумался Жоффре. — Старолесной, я бы сказал. Видите ли, наиболее крупное объединение рощ уже может считаться лесом, то право первого голоса по жизненно важным вопросам переходит именно к нему.
— А другие проблемы?
— А их все семейства решают так, как сочтут нужным, — ответил рыцарь. — Разумеется, существует свод старинных правил, нарушить которые столь же позорно, сколь обзавестись омелой…
— Это в каком смысле? — заинтересовался следователь.
— О, я снова выражаюсь туманно, — вздохнул тот. — Вы ведь знаете, что омела паразитирует на деревьях, как… — Тут он огляделся, убедился, что ни одной дамы поблизости нет, и закончил фразу: — Как некоторые женщины сомнительного поведения — на состоятельных мужчинах. У нас такое положение вещей считается зазорным. В конце концов, никто не мешает расширить свои посадки, так чего же ради обманывать, скрываться и притворяться?
— Действительно… — пробормотал Бессмертных.
— Выходит, у вас всё-таки монархия? — не отставал человечек с бородкой. У него был короткий, немного вздернутый нос, до смешного напоминавший пятачок.
— У нас нет единоличного властителя, — мягко поправил дю Бриндвиль.
— Ну хорошо, у вас клановая система?
— Уже ближе, — уклончиво сказал рыцарь. Заметно было, что он затрудняется определить систему государственного устройства родного Форэ, но сознаваться в этом явно не желает.
— Полно вам! — пришел к нему на помощь следователь. — Что вы вцепились в милейшего дю Бриндвиля? Кстати… хм… не имею чести…
— Виннипольд Цукерно, — отрекомендовался человечек с бородкой. — К вашему сведению, великосовестный член ложи Усердных каменщиков с мозолями второй степени!
— А-а… — протянул доктор Немертвых, изучавший в соседнем кресле вечернюю газету, особым образом склеенную из телеграфных лент. — Знаем, как же. Сладкозвучный глас моральной оппозиции…
— Демократ-извращенец, — хихикнул Ян, лениво игравший с Бертом в орлянку. Выигрывал все время Берт, но приятелей это не волновало — они были полны решимости узнать, когда же теория относительности всё-таки возмутится и исправит положение.