Виктория крадется к лестнице и начинает спускаться вниз. Лестница изгибается подковой, и Виктория останавливается посредине – отсюда ей видно большую комнату с каменными плитами пола и дальней дверью, вероятно, входной.
На потолке висит гигантская хрустальная люстра, у стены слева стоит коляска с поднятым верхом.
Виктория реагирует инстинктивно. Здесь и сейчас не существует последствий, ничего не существует.
Виктория спускается, отставляет ботинки на нижней ступеньке. Она больше не думает, заметят ее или нет. Звук телевизора настолько громкий, что она слышит слова комментатора: «Полуфинал, Италия – Советский Союз, ноль-ноль, Некарштадион, Штутгарт».
Рядом с коляской открыты обе створки большой застекленной двери. В комнате господин и госпожа Сильверберг смотрят телевизор. Ее малышка лежит в коляске.
Инкубация. Машина по высиживанию яиц.
Она не хищник, она просто забирает свое.
Виктория подходит к коляске и склоняется над ребенком. Лицо малышки спокойно, но Виктория не узнает ее. В больнице Ольборга девочка выглядела совсем по-другому. Волосы потемнели, личико похудело, губы стали уже. Сейчас она похожа на херувима.
Девочка спит, а на Некарштадионе в Штутгарте все еще ноль-ноль.
Виктория стягивает тонкое одеяльце. На ее девочке голубая пижамка, ручки согнуты, кулачки над плечами.
Виктория берет ее на руки. Звук телевизора становится громче, и Виктория чувствует себя более уверенно. Девочка не проснулась, и к плечу Виктории прижимается теплое.
«Протасов, Алейников и Литовченко. И снова Литовченко».
Звук становится громче, из комнаты доносятся ругательства.
На Некарштадионе в Штутгарте – один-ноль в пользу Советского Союза.
Виктория держит дитя перед собой. Девочка стала глаже и бледнее. Голова походит на яйцо.
Внезапно перед Викторией вырастает Пер-Ула Сильверберг, и несколько секунд оба молча смотрят друг на друга.
Виктория не верит своим глазам.
Это Швед.
Очки, коротко стриженные светлые волосы. Рубашка «яппи», как у какого-нибудь банкира. Раньше Виктория видела его только в перемазанной дерьмом рабочей одежде, а в очках – никогда.
Виктория видит в них свое отражение. В Шведовых очках ее дитя покоится у нее на плече.
Швед выглядит совершенным идиотом – безвольное белое лицо ничего не выражает.
– Давай, Советский Союз, давай! – произносит Виктория, покачивая ребенка. Краски возвращаются на лицо Шведа.
– Черт возьми! Какого ты здесь делаешь?
Виктория поворачивается к нему спиной, Швед делает шаг и тянет руки к ребенку.
Инкубация. Время между заражением и началом болезни. Но также и время вынашивания. Ожидание момента, когда придет пора снести яйцо. Как может одно и то же слово описывать ожидание момента, когда родится ребенок, и ожидание момента, когда разразится болезнь? Разве это одно и то же?