Сейчас Саблин невольно улыбнулся, вспоминая былое. Как измотал он тогда германца уходами и уклонами, разъярил его, заставил слепо выбрасывать бесполезные удары, а потом перешёл в контратаку. Хорошо попал правым прямым – раз, чётко приложил через руку – два и акцентированно, левым боковым прямо в челюсть – три! Аут. В угол тевтона уносили.
Вот где встретиться довелось! Что, «ганс», померяемся силой?
Никогда ещё большой зал Коричневого дома не слышал столь отъявленной лжи. С момента приобретения 26 мая 1930 года нацистской партией Германии, с последующей обширной реконструкцией, проведённой Паулем Тростом по эскизам самого Гитлера, в преддверии переезда всего высшего руководства партии, никогда ещё большой зал не был свидетелем такой подлости и такого унижения.
Начал премьер Италии Бенито Муссолини, один владевший языками и взявший на себя роль толмача. Предоставил слово канцлеру Германии. Адольф Гитлер – сухой, поджарый, в парадном кителе с партийным значком на галстуке и свастикой на рукаве – говорил долго и напористо: о политической целесообразности и исторической справедливости, о мире в Европе и притеснениях немцев в Судетах, о возрождении Германии и верности международным договорённостям. Порой его заносило, и фюрер сбивался на яростный пафос митингов и партийных собраний. Летела с губ слюна, воинственно топорщилась щёточка усов, и косая чёлка закрывала левый глаз.
Муссолини переводил, добавляя от себя, играли желваки на малоподвижном лице, блестела оливкового цвета кожа на гладкой, как бильярдный шар, голове. Время от времени итальянский премьер поводил крепкими плечами, будто готовился броситься в рукопашную.
Напротив расположились премьер Англии Артур Невилл Чемберлен и премьер Франции Эдуард Деладье. Чемберлен задирал подбородок, смотрел в основном поверх голов. Будто где-нибудь там виделись ему интересы Британии, заботившие премьера более всего. Невысокий и кряжистый Деладье, напротив, прятал лицо, рассматривал пол, будто надеясь найти там ответ, как же выпутаться из всей этой непростой ситуации. И отчаянно потел.
А в нескольких километрах от зала, в маленькой комнатке второсортного отеля сидели представители Чехословакии Войтех Маетны и Хуберт Масарик. Настроение было подавленным – их даже не пустили в Коричневый дом. Маетны курил сигарету за сигаретой, а Масарик вдруг вспомнил, как во время одной недавней консультации показывал карту Чехословакии английским политикам. Тогда у него сложилось впечатление, будто британцы видят страну впервые. «О, как любопытно, – сказал один. – Какая забавная форма! Можно подумать, перед тобой большая сосиска…» Масарику вдруг нестерпимо захотелось пить. Воды принесли.