— А какие же у вас с Дмитрием Алексеевичем тайны?
— Это дело чрез-вы-чайное! И лучше бы вы Дмитрия у себя подольше подержали. Не то его могут убить. Только не думайте, что я головой повредилась. У них на службе не все в порядке. Жуликов много. Воруют...
— Что могут экскурсоводы украсть? — удивился Корнилов.
— Очень даже многое! Представьте себе — приезжает группа в Москву. Экскурсантов человек сорок. Во главе групповод. Из этих сорока человек пять-шесть имеют в Москве друзей или родственников. То на обед в гостиницу не придут, то на ужин. То сутки отсутствуют и даже ночевать не являются. А групповод и покормить кого-нибудь может, и на сутки поселить в гостинице. За денежки, конечно, — она говорила быстро, воодушевленно. Ее большие глаза блестели. — А иногда бывает и такое: в путевке сказано, что проживание в гостинице люкс, а селят при колхозном рынке. Разницу куда? Туристу? Нетушки! Себе в карман. Вот Митя и написал директору большое письмо о безобразиях. Сказал, что, если меры не примут, выступит на собрании. От директора пока ни слуху ни духу, а Дмитрию уже пригрозили. Сказали: «Найдем на тебя управу». Вот и нашли.
— Что вы имеете в виду?
— Деньги! Как вы не понимаете! Это же они подсунули.
— Сто тысяч?!
— Что для них эти тысячи! — Она посмотрела на Корнилова с каким-то веселым задором.
— Я должен вас сразу же разочаровать — мы знаем, кому принадлежат деньги. Но я поговорю с Дмитрием Алексеевичем.
— Дмитрий вам не сказал про свою контору?! — Казалось, женщина и слышать не желает о том, кому на самом деле принадлежали деньги. — Это вполне в его духе. Молчун. Вы знаете, что его отец погиб в сорок втором?
— Знаю.
— Безвинно погиб. По ложному доносу. — Корнилов насторожился. — Дмитрий уже несколько лет хлопочет, чтобы отца реабилитировали, а матери и словом не обмолвился. Я у него признание клещами вытащила. Чувствовала — носит что-то в себе, скрывает. А у меня интуиция знаете как развита?! — Елизавета Станиславовна рассмеялась.
— И ваш племянник знает, кто писал ложный донос?
— Ну откуда ему это знать! В прокуратуре сказали, что «сигнал» о левых талонах поступил анонимный, но факты подтвердились. И оснований для пересмотра дела нет. Но мы-то все знаем, что Алексей бы с голоду умер, а бесчестный поступок не совершил.
Она откинула голову на подушку и замолчала, разглядывая Корнилова. Совсем как ее сестра. Только взгляд у нее был пронзительный до жути. На лице Елизаветы Станиславовны появились бисеринки пота — чувствовалось, что разговор ее утомил.
Один вопрос не давал Корнилову покоя с момента прихода в этот дом, и он, наконец, решился его задать: