.
Коллективные травмы и культурная память
Дайя Сомасундарам отмечает, что современные войны, как правило, развязывают доминирующие в той или иной стране или регионе нации за подчинение и ассимиляцию малых народов. Боевые действия ведутся на оккупированных территориях, и в девяноста процентах случаев их жертвами становятся мирные жители. Поэтому обычным делом в этих конфликтах становятся террор и акты устрашения[79], влекущие за собой неизбежную культурную дезинтеграцию, как это было в Боснии, Руанде, Шри-Ланке и многих других горячих точках планеты. По словам Мэри де Янг, культура любого народа в таких обстоятельствах вырождается «в набор бессмысленных традиций и ритуалов, а его коллективная память все более затуманивается». Взаимное доверие уступает место подозрительности, взаимопомощь – агрессии, теряется национальное самосознание и смысл происходящего. Тогда главенствующими силами в обществе становятся национализм, межэтническая вражда, фундаментализм и прочие реакционные явления[80]. Питер Левин по этому поводу говорит следующее[81]:
Травма – одна из ключевых причин того, какие формы приобретают нынешние вооруженные противостояния. Посттравматическим стрессом можно объяснить (по крайней мере, частично) их жестокость, затяжной характер и тенденцию к эскалации. В наследство от конфликтов прошлого – и военных, и политических – нам достались страх, предрассудки, разобщенность и враждебность друг к другу. Иначе говоря, в наследство от прошлого мы получили одну большую травму на всех, и ее отличие от индивидуальных травм – только в масштабах.
Одним из неизменных и наиболее опасных симптомов травмы является ее воспроизведение. Будучи однажды травмированы, впоследствии мы почти наверняка сами станем так или иначе вспоминать произошедшее событие, прокручивать его перед глазами и так далее. И мы вновь и вновь будем попадать в похожие ситуации. Когда же случившаяся трагедия – это война, а пострадавшие – целый народ, последствия воспроизведения травмы оказываются ужасными.
Получив травму, мы становимся легковозбудимыми, наше сознание постоянно ищет врага или угрозу во внешнем мире. Если же на одной территории живут два народа с разным цветом кожи – или говорящие на разных языках, или принадлежащие к разным конфессиям, – источник угрозы очевиден. Из одного лишь чувства страха они начнут истреблять друг друга, «разрушать дома и мечты своих мнимых врагов… И разрушать собственное будущее»[82].
Коллективные травмы могут столетиями сохраняться в культурной памяти народа. Поколение за поколением они сопровождают людей от колыбели до могилы в форме мифов, ритуалов и тому подобного. Они подпитывают жажду мщения за обиды предков и не дают встать на путь примирения. В этом корень большинства нынешних конфликтов. В агрессии Израиля против Палестины и других государств ясно видны отголоски травм, какими стали для евреев холокост, гетто, еврейские погромы, а еще раньше – римское владычество и даже ветхозаветные предания о египетском рабстве и гонениях. Сербам объединиться против современных врагов помогла память о битве на Косовом поле, произошедшем более шестисот лет назад. Корни конфликта в Северной Ирландии уходят глубоко в историю отношений ирландцев с англичанами – в семнадцатый век и глубже. Оголтелый геноцид, устроенный народом хуту в Руанде, стал ответом на многовековое господство тутси – их соседей и родственников.