Симон съел последнее яблоко и пошел через оживленную площадь. Ему то и дело приходилось обходить служанок и крестьянок, толкавшихся у лотков с мясом, яйцами и морковью. Некоторые тоскливо глядели ему вслед. Не обращая на них внимания, Симон свернул в Куриный переулок, где жили приемные родители Софии.
Рыжая девочка больше ему не попадалась. Он был уверен, что она знала больше, чем говорила. Она каким-то образом являлась ключом к тайне, хотя он пока не выяснил точно, что за роль она во всем этом играла.
Симон добрался до маленького домика, втиснутого между двух здоровенных мастерских. Но там его ждало разочарование. София не появлялась здесь уже два дня. Приемные родители понятия не имели, куда она подевалась.
– Дрянная девка, творит что пожелает, – проворчал ткач Андреас Данглер, которому девочку отдали на попечение после смерти родителей. – Когда она здесь, то проходу нам не дает, а как работать нужно, так шатается где-то в городе. Я уже жалею, что подписался на это дело.
Симон с удовольствием напомнил бы, что Данглер получает за Софию неплохое жалованье от города. Но он только кивнул.
Андреас продолжал жаловаться:
– Я не удивлюсь, если окажется, что она с ведьмой заодно, – он сплюнул. – Мать ее такая же была, жена кожевника Ганса Хермана. Сначала мужа в могилу свела своим колдовством, потом сама померла от чахотки. Девка вечно упрямится, во всем хочет быть лучше всех и не желает с нами, ткачами, за один стол садиться. Теперь получила по заслугам!
Он прислонился к дверному косяку и пожевывал щепку.
– Будь моя воля, я бы ее сюда и не пустил больше. Может, она и убралась подальше, пока ее к Штехлин не подсадили.
Пока ткач сетовал не переставая, Симон уселся на тачку с навозом возле дома и глубоко вздохнул. Он понимал, что топчется на одном месте. Больше всего ему сейчас хотелось хорошенько врезать Данглеру, но вместо этого он перебил его ругань:
– Ты ничего в последнее время не замечал за Софией? Чего-нибудь необычного?
Андреас осмотрел его с ног до головы. Симону понятно было, что ткачу он казался щеголем. В высоких кожаных сапогах, зеленом бархатном кафтане и с модно остриженной бородкой юноша выглядел как изнеженный горожанин из далекого Аугсбурга. Отец был прав. Это место не для него – и он не пытался даже вида создать, будто все иначе.
– Чего она тебя так заботит, знахарь? – спросил Данглер.
– Я судебный врач при допросе Штехлин, – выпалил Симон. – Потому хочу иметь о ней общее представление, чтобы знать, что за дьявольские силы в ней кроются. Итак, София что-нибудь говорила о Штехлин?